[Laurelin S.]

Название: «Кинжал и Ожерелье».
Автор: Laurelin
Беты (редакторы): Кшиарвенн, Илана Чар
Рейтинг: R
Жанры: Ангст, Драма, Психология, Философия, Повседневность.
Саммари: Один семейный обед и одна охота из жизни принца Уэльского. Одно неосуществленное покушение на его жизнь.


1. Обед в Виндзоре.



Алые розы этой весной цвели необыкновенно буйно. Особенно в этом уголке сада, немного запущенном из-за дальности своей от дворца. Сюда теперь редко кто-то заходил, и садовники в последнее время своими обязанностями слегка пренебрегали. Во времена прежнего короля за такое можно было дорого поплатиться, Ричард был до крайности щепетилен в отношении внешнего вида своих резиденций. Как и вообще насчет всего внешнего, чему полагалось или быть красивым, или вовсе не существовать... У нынешнего же короля были совсем другие заботы, поэтому в отдаленных частях сада некогда аккуратные кусты теперь топорщились молодыми побегами, а розы, красные, белые и палевые, разрастались далеко за пределы своих прежних владений. Но красных было больше всего.

Принц Генрих бродил по дорожкам, бессознательно обрывая с кустов тонкие веточки. В бытность свою лордом Монмутским и гостем этого дворца он часто сюда приходил. Кусты тогда были подстрижены идеально ровно и плотно, на французский манер. Можно было пройти всю аллею, прикасаясь к ним рукой и не обнаружить ни одного лишнего сучка или листика. Генрих редко гулял по дорожкам сада – обычно по траве по другую сторону кустарника. Здесь можно было побыть одному и почувствовать себя почти свободным. Тогда и сейчас. В те дни здесь любила гулять и маленькая королева. Генрих наблюдал за ней, вернее за едва уловимым мельканием ее платья и светлых волос сквозь просветы между листьями. И она знала, что он за ней наблюдает. И что знает, что она это знает. Но в этом все-таки не было ничего плохого, потому что они были еще слишком дети. И хотя девочка-королева, как истая француженка, с колыбели грезила о поклонниках и флирте, юный лорд Монмут помышлял лишь о рыцарской любви и вассальной преданности. О любви он в те времена знал лишь из украдкой читанных рыцарских романов, в которых настоящая дама сердца всегда была недосягаема: либо замужней, либо принявшей монашеский постриг. Но обладание предметом страсти не могло идти ни в какое сравнение с преклонением перед ним. Подобная любовь избавлена от плотских стремлений, а значит, нет в ней и греха. Читая «Тристана и Изольду», он не умилялся страданиям влюбленных, его больше возмущала измена долгу. И как можно было променять будущее вечное блаженство, на мимолетнее наслаждение здесь, на земле?..

А любить свою королеву это все равно, что любить нечто божественное и неземное. Ведь король почти воплощение Бога на земле, значит и королева – воплощение небесной Царицы. Он мало размышлял об этом в детстве, просто принимал существующий порядок вещей как нечто вечное, изначальное и нерушимое. Король считался Божьим избранником, воплощением высшей силы, о которой не пристало задумываться и рассуждать. Миропомазание было актом прикосновения Творца к смертному человеку, наложением на его чело тайной печати, навсегда отделяющей его от простых смертных, чей долг был – служить и повиноваться ему. Мятежники и бунтовщики против королевской власти проклинались самим Богом, и это было правильно. Так он думал всегда, и сам клялся в верности своему королю, благоговея и испытывая священный восторг, и солнечными летними днями мечтал только о подвигах во славу своего короля (и королевы) и о том, чтобы с честью исполнить свой долг и не запятнать себя изменой или трусостью…

Ничего не изменилось вокруг, небо было таким же ясным, все так же светило солнце, и так же нежно благоухали розы, как и четыре – неужели всего четыре? – года назад. И все-таки мир перевернулся, и уже ничего не казалось незыблемым и вечным, кроме, разве что, самого неба. Но небо было слишком высоко, а на земле творились вещи странные и не всегда праведные. Теперь его собственный отец считался помазанником Божьим, а прежний король, которому они оба приносили обеты верности, окончил свои дни в темнице. И ему самому предстоит быть королем, пусть и не скоро. Возможно, предстоит, если парламент окончательно утвердит акт о престолонаследии, и если он не сгинет в одном из мятежей или не станет жертвой очередного заговора, которыми уже никого нельзя было удивить…

Принц раздраженно тряхнул головой, отгоняя эту мысль, как назойливую мошку. Как бы ни терзали его самого сомнения в своих правах на престол, но не людям судить об этом. Пути Господа неисповедимы, и каждый, кто не приемлет его волю – мятежник, в этом он не допускал сомнений. Если по каким-то своим, одному ему ведомым причинам Господь возложил заботу о стране на их с отцом плечи – он будет нести эту ношу, как бы тяжела она не казалось. И никому не позволит усомниться в его правах, ответ о которых он даст только Богу. А бунтовщики и заговорщики будут повержены и здесь, и в Уэльсе, куда он был этой весной назначен командующим. Хотя эта должность была скорее почетной – вся реальная власть находилась пока у его «наставника», Генриха Перси, доблестного Хотспера… Но когда-нибудь ведь это кончится, не вечно же он будет подмастерьем в собственном княжестве! Он и приехал в Англию для того, чтобы поговорить с отцом о расширении своих полномочий. Король обещал подумать, и пока оставалось удовлетвориться таким ответом.

Генрих свернул на широкую аллею, ведущую к дворцу, и замедлил шаги. В последнее время он старательно приучал себя к плавным, исполненным достоинства движениям, к величавой неторопливой походке, как и подобает будущему королю, но бурная энергия перехлестывала через край, и ему необходимо было иногда вдалеке от посторонних глаз пробежаться по дорожкам в запущенном уголке сада. Почувствовать себя на несколько минут свободным, как в детстве, когда мир был отчетливым и ясным, этикет не сковывал движений, а мрачные мысли не тяготили голову и сердце принца, еще не перешагнувшего рубежа, который отделяет подростка от взрослого юноши. Полудетская хрупкая грация еще сквозила иногда в его движениях, скрытая мужественной сдержанностью, с которой он заставлял себя держаться, усмиряя природную порывистость и жизнерадостность. Впрочем, в последнее время жизнь не баловала радостями, а в залах и галереях дворца не было необходимости смирять порывы – их полумрак холодной тяжестью ложился на плечи, несмотря на жаркий день. Солнце проникало сюда лишь небольшими порциями сквозь узкие высокие окна. Дверь, которая вела с галереи в анфиладу залов второго этажа, была такой тяжелой, что даже Генриху приходилось прикладывать некоторое усилие, чтобы отворить ее, а его младший брат Хэмфри и вовсе не мог в одиночку сдвинуть дубовую, окованную железом створку. Генрих смутно припоминал, что раньше этой двери здесь не было. Наверно она появилась совсем недавно в ходе последних работ по переустройству дворца. Королевские резиденции становились все более укрепленными и неуютными...

***

Сегодняшний обед протекал в молчании, лишь изредка прерываемом скупыми словами - так бывает в присутствии важного, но не слишком желанного гостя. Однако за столом присутствовали лишь самые близкие члены семьи: сам король, его жена, дочь и четверо сыновей. Впрочем, принц Генрих приехал из Уэльса лишь на днях и надолго задерживаться не собирался, а жена короля не была матерью ни его сыновьям, ни младшей дочери, хотя успела уже дать жизнь девятерым собственным отпрыскам. Король Генрих Английский и герцогиня Жанна Наваррская вступили в брачный союз чуть больше года назад, будучи уже почтенными вдовцами, однако связь между ними началась гораздо раньше, еще в бытность Генриха изгнанником во Франции. Нет, между ними не вспыхнуло бурной страсти, скорее их связывали глубокое взаимопонимание и нежность. Брак был из счастливых, несмотря на то, что официально считался союзом строго политическим. Новая королева Англии уже не блистала красотой, фигура приобрела некоторую грузность, кожа утратила былую свежесть и гладкость, лица коснулись первые морщинки, но исполненная доброты и нежности улыбка и взгляд живых умных глаз невольно располагали к себе. Неизвестно, как сильно тосковала королева по своим оставленным во Франции детям, но и для детей английского короля она старалась быть заботливой и любящей матерью. Они платили ей сначала почтительностью, но со временем между ними возникла искренняя привязанность. И лишь старший принц отгородился от нее стеной ледяного отчуждения, которое невозможно было растопить никакими усилиями...

Принц Генрих казался полностью погруженным в свои мысли. Он даже почти не притрагивался к еде. Взял кубок с вином, но не сделал ни глотка и вот уже несколько минут пристально вглядывался в кроваво-красную поверхность напитка.

- Клянусь тебе, Генрих, - вдруг мягко сказала королева, нарушая гнетущее молчание, - я не добавляла яду в твой бокал…Тебе нет нужды поститься за этим столом.

Она сказала это все с той же ласковой улыбкой, подавшись в его сторону, и попытавшись коснуться его руки, но Генрих в ответ пронзил ее холодным взглядом. И поставил бокал на стол.

- Это же шутка, Гарри, - поспешно сказал принц Джон. - Хочешь, давай поменяемся бокалами.\

- Уж лучше я останусь без вина за обедом, чем без брата, - ответил Генрих и бросил на мачеху еще один сумрачный взгляд. – Это если вашему величеству угодно шутить.

Томас, второй из братьев, усмехнулся.

- Отравить можно не только вино. Мало ли блюд, в которые можно добавить яд? Если ты и в самом деле так этого бережешься, тебе придется совсем не есть.

Генрих не удостоил его ответом. Но демонстративно-небрежным движением локтя отодвинул тарелку, взял из вазы кисть винограда и стал отщипывать по одной ягодке, всем своим видом давая понять, что скорее останется голодным, чем прикоснется хоть к одному приготовленному кушанью.

Это было уже чистой воды ребячеством и глупостью, Генрих сам это прекрасно понимал, но не мог себя пересилить. Повторный брак отца глубоко оскорблял и тяготил его, но с этим можно было как-то смириться, особенно будучи за много миль от дворца и счастливых молодоженов. Тяжелее было сейчас – вернуться и застать здесь полнейшую гармонию, возникшую в его отсутствие. Он никогда не был так уж близок с отцом, да и с Томасом все чаще возникали нелады. Слишком уж незначительная разница было у них в возрасте, ровно год, и невинное соперничество, начавшееся еще в детстве, с возрастом все более походило на неприязнь. Генрих в детстве был всеобщем любимцем, дед, бабушки и дядья уделяли ему слишком много внимания в ущерб Томасу, а вот отца он почти не видел. Зато теперь Томас стал любимцем короля, отношения которого со старшим сыном оставались прохладными. Но если раньше соперничество между братьями свелось бы лишь к спору о наследовании земель и имущества знатного лорда, то теперь на кон было поставлено нечто несоизмеримо большее. Иногда Генриху казалось, отец сожалеет о том, что его первенец не Томас, и ему становилось зябко от таких мыслей. В том же, что его брат горько сожалеет, что не родился первым, он был почти уверен…

Но Бог с ним, с Томасом, а вот младшие – в их любви и преданности он никогда не сомневался. Никогда не шло никакой речи о соперничестве между ним и Джоном и, тем более, Хэмфри. Сначала они были просто малышами, которых нужно было оберегать и опекать, тогда как сам он был почти взрослым, а когда он действительно стал взрослым, они еще оставались детьми. Хотя Джон уже почти юноша, вполне способен разделять его дела и помыслы. И с новоприобретенной мачехой они поначалу были так же холодны и высокомерны, как и он – до его отъезда в Уэльс так и было. А теперь заискивают перед нею, кто их знает, может из страха перед отцом, а может и в самом деле привязались к ней… Он своими ушами слышал, как девятилетняя Филиппа назвала ее матушкой, и ему это было, как нож в сердце. Филиппе, конечно, это было простительно, настоящей матери она никогда не знала, первая жена Болингброка умерла при ее рождении. Филиппа не могла ее помнить и тосковать о ней, не могла ее любить, но девочке так нужна мать, и юная принцесса неосознанно тянулась к мачехе, которая казалась заботливой и доброй. Но как можно забывать ту, кто дала тебе жизнь, свою жизнь потеряв при этом, думал Генрих. Может, поэтому он никогда не любил Филиппу так сильно, как другую сестру, Бланку: не мог избавиться от мысли, что не будь ее, может быть, мать была бы жива до сих пор. Их настоящая мать, а не эта женщина, чужая, несмотря на ее льстивые улыбки… Вот Бланка тоже совсем не помнила родную мать, но разве она смогла бы от нее отречься? Он был уверен, что нет. Сейчас уже невозможно было узнать точно, Бланку около года назад сосватали и увезли в далекое германское княжество на берегах Рейна, но он слишком хорошо знал ее, чтобы предполагать иное. Но ведь и братьев, он, как ему казалось, хорошо знал, так что же теперь с ними происходит?..

Братьев же беспокоило, что происходит с самим Генрихом, который всегда был таким приветливым и веселым в их обществе. Но сейчас что-то изменилось, Генрих вернулся из своей поездки в Уэльс повзрослевшим, помрачневшим и каким-то чужим. Смотрел вокруг исподлобья и за эти дни ни разу не улыбнулся. Хэмфри, остро чувствуя ту неприязнь, которая не исчезала между мачехой и старшим братом, переживал сильнее всех. Ему, от природы ласковому и мягкосердечному хотелось, чтобы окружающим любили друг друга и были друг к другу добры – хотя бы в семье. Джону хотелось того же, но он был уж слишком взрослым и умным, чтобы на это всерьез рассчитывать. Он всегда и во всем поддерживал Генриха раньше, был его верной тенью. Не из страха или недостатка ума, а потому что считал это единственно правильным. Но сейчас он всей душой чувствовал, что самый любимый брат и самый близкий человек не прав, однако сказать ему об это мне решался.

Королева же, если и была огорчена происходящим, улыбалась по-прежнему безмятежно, но, возможно, лишь король понимал, как тяжело дается ей эта безмятежность.

- Мне не по душе как ты себя держишь, - сказал он сыну.

- Почему? Я недостаточно почтителен?

Принц говорил так спокойно, что казался полностью равнодушным. Но король уже слишком хорошо знал, что за внешним спокойствием его старший сын умеет прятать любые чувства. Принц редко мог допустить себя до откровенной непочтительности или дерзости, но от его презрительного спокойствия становилось не по себе. Высокомерие в своей крайней форме неотличимо от смирения.

- Думаю, Гарри немного обижен, - снова подал голос Томас. – Но его досаду легко понять…

Принц Генрих взглянул на него с некоторым интересом, ожидая продолжения.

- Его предполагаемый брак с дочерью бургундского герцога не состоялся, да и помолвка с французской принцессой расстроилась. Ему, должно быть, кажется, что ты должен был устроить его счастье прежде своего...

В последнее время Томас взял обыкновение поглядывать на старшего брата несколько свысока, и Генрих смутно догадывался, в чем причина. Недаром тот завел разговор о браке... Но каждая нелепость должна иметь предел. Особенно если этой нелепостью пытаются скрыть истинные причины раздора.

Король облегченно рассмеялся. Эта тема для беседы была привычной и безопасной.

- Что ж, если дело только за этим... Однако стоит ли торопиться в столь серьезном вопросе?.. В таком деле нельзя допустить неосмотрительности и принять поспешное решение. При заключении подобного союза на первом месте должна стоять возможность приобретения надежного и могущественного политического союзника...

- Тебе легко советовать, - с мягкой укоризной сказала королева, - когда ты сам уже повторно вступил в брак. Но согласись, гораздо более пристало тебе подумать о невесте для сына. Его высочество в том возрасте, когда более всего занимает вопрос о женитьбе...

Генрих коснулся кончиками пальцев переносицы, как будто подобные глупости его порядком утомили.

- Просто не передать словами, как это СЕЙЧАС меня занимает. Ты прав, Томас, я бесконечно сожалею об утраченных возможностях. Особенно о французской принцессе…

…Об этой помолвке разговоры шли уже тогда, когда самой нареченной еще не было на свете, и Генрих втайне надеялся, что родится все же мальчик. Он в те дни еще не оправился от неудачного сватовства к Изабелле, вдове Ричарда. Его до сих пор начинало знобить при воспоминании об этом разговоре и том потоке ненависти и презрения, который излила на него при встрече низложенная королева. Девочка, младше его самого, в которую он совсем еще недавно был тайно по-детски влюблен. Но после прощального разговора с нею он не только исцелился полностью от этой влюбленности, но и от всякой влюбленности вообще. На очень долгое время. Особенно во французских принцесс… На его счастье, Катерина хоть и родилась девочкой, но дальше переговоров дело не продвинулось.

- Вообрази только, какое это было бы венчание... – сказал он, обращаясь, как будто к одному только Джону. - Кто-нибудь такое видел? Невеста в зыбке перед алтарем... Как трогательно. Но на что только не решишься ради возможности приобретения надежного и могущественного политического союзника...

Джон, растерявшийся от внезапного к нему обращения, не нашелся, что ответить, и лишь натянуто улыбнулся.

- Как будто у нас и без того мало ТАКИХ союзников, - проговорил Генрих так медленно, как будто каждое слово давалось ему трудом. – Пользы же от них…

Генрих не смотрел на королеву, произнося это, но всем было ясно, что он имеет в виду именно ее.

- Ты еще не состоянии об этом судить, - мрачно ответствовал король.

По лицу принца промелькнула едва уловимая гримаса, которая могла выражать как неохотное согласие, так и пренебрежительную усмешку. Но взгляд был все таким же бесстрастным. Оставив без ответа слова короля, он задумчиво вертел на пальце рубин в серебряной оправе. На другом пальце поблескивал в лучах солнца коронационный перстень с гербом принца Уэльского. Генрих старался сосредоточиться на том, как солнечные искорки вспыхивают в изгибах гравировки, подавляя закипающее в душе бешенство. Не ему судить, конечно. Если кому-то сейчас нужны мощные союзники и военная поддержка, то именно ему. Это ему через несколько дней возвращаться в Уэльс, вернее на его границы. На границы страны, которая на бумаге принадлежала ему и королю, но на деле находилась в руках мятежников. И этот перстень на его пальце был словно горькая насмешка, постоянное напоминание о том, что титул он носит не по праву. А если превратить в насмешку титул принца, долго ли до того, чтобы обратить в ничто и титул короля? Отец как будто не понимает или не хочет понимать, что если не подавить мятеж на окраинах государства, он неизбежно продвинется за их приделы, в самое сердце страны, и тогда от него уже не спастись за дубовыми дверями...

- Когда ты возвращаешься в Уэльс? - спросил король, пытаясь, чтобы вопрос прозвучал небрежно, но все равно получилось слишком резко. Королева посмотрела на супруга с упреком.

- Возможно, завтра, - ровным голосом ответствовал принц, не повернув головы в его сторону. – Полагаю, здесь мне больше нечего ожидать.

- Там ведь могут какое-то время обойтись без тебя… - произнес король, смутно сожалея о своей неприветливости.

- Даже слишком хорошо смогут, - ответил Генрих нахмурившись. – Я там не так уж нужен… Вовсе не нужен. Но Уэльс нужен мне… Нам.

- Поступай, как знаешь, - пожал плечами король.

- О, благодарю, что ХОТЬ В ЭТОМ мне позволено решать самому...

- Я знаю, ты разочарован, ты не получил того, зачем приезжал. Но пока рано заводить речь о том, чтобы объявить тебя полновластным вице-королем Уэльса. Дай мне время, и я обдумаю, как здесь лучше поступить. А пока, быть может, у тебя есть другие просьбы?

- Могу я взять с собой Джона? – быстро спросил Генрих.

Джон встрепенулся и даже подался вперед в ожидании ответа. Поехать куда-то с Генрихом это было верхом его стремлений. С Генрихом, который никогда не обращался с ним, как с ребенком, никогда не баловал, как Хэмфри, а своей суровостью и требовательностью подчеркивал равенство между ними. И Джон, понимая, насколько он все же уступает брату, мечтал доказать, что достоин его доверия...

Однако король покачал головой.

- Джон еще слишком молод.

- Не моложе, чем я, когда ты взял меня в Шотландию... – возразил Генрих упрямо. - И в Уэльс в первый раз.

- Ты был там со мной, - заметил король веско. – Всегда мог рассчитывать на мой совет и поддержку. Нет, Джон еще дитя. Случись что, он и меча не удержит. Ему еще стоит посидеть дома и поучиться. А вот Томасу самое время набираться опыта.

Джон отвернулся, чтобы скрыть разочарование и обиду, от которой почти задрожали губы. И в самом деле, Генрих в его годы уже командовал отрядом во время похода на Шотландию, а он до сих пор считается чуть ли не младенцем. Да, он уступает старшему брату в силе и ловкости, но не настолько, чтобы, как говорит отец, не суметь за себя постоять при случае… Но вслух он так и не осмелился ничего возразить.

Генрих сразу поскучнел. Видно перспектива отправляться куда бы то ни было с Томасом не очень грела ему душу. Да и по виду Томаса нельзя было сказать, что он рад этой затее. С одной стороны «сидеть дома и учиться» ему уже было явно не к лицу. С другой – он предпочел бы, чтобы отец отправил его в собственный поход, и не пришлось подчиняться Гарри. О том, что рано или поздно все равно придется ему подчиняться, Томас старался пока не думать. Кто знает, что там еще будет. В отличие от старшего брата его не тяготили мысли о непредсказуемости и непостижимости Провидения, он рассуждал более рационально. Все может случиться, и нужно быть к этому готовым. Когда-то могущественный Ричард был свергнут и убит, а никому неизвестный ранее дворянчик Оуэн метит теперь в принцы и короли Уэльса. И насчет того, кто будет следующим королем Англии ничего, совершено ничего неизвестно. Генрих хоть и носит титул принца, но его права на престол парламентом еще не утверждены, да и права отца на корону под вопросом. Томас не терзался вопросами о причинах прошедших событий, его гораздо больше интересовали события грядущие. И к ним следовало быть готовым.

- Не думаю, что там он наберется опыта, - сказал, наконец, Генрих. - Мы ведь не предпринимаем никаких решительных действий. Даже не решаемся продвинуться вглубь страны дальше Шропшира. Вот если бы это зависело от меня...

Король жестом прервал его.

- Я понимаю, что тебе как можно скорее хочется избавиться от опеки... Даже такого прославленного воина как Перси. Хочется самому принимать решения. Но сейчас это невозможно. Ты еще слишком молод. И в отличие от Хотспера еще не показал себя в деле на поле битвы. А Перси не только отважный воин, но и мудрый политик. В Уэльсе благодаря его переговорам от нашего имени удалось избежать многих бед…

- Что-то я не вижу, к каким результатам приводят его переговоры, - угрюмо возразил Генрих. - Мятеж все не затихает, говорят, Оуэн всерьез подумывает о том, чтобы короноваться. А еще говорят...

- Хватит об этом, - отрезал король.

- ...Что он хочет заключить союз с бретонцами и французами против нас, - принц как будто не слышал. - И призвать под свои знамена ирландцев и шотландцев. Потерю Уэльса, как ты говоришь, можно пережить - но что если Глендауэр не удовольствуется Уэльсом? И придет войной на наши земли?

- Тогда и будем думать, - ответил король раздраженно.

- Тогда об этом думать будет поздно. Надо сокрушить его сейчас.

- Скоро все переменится, - возразил король. - Этой земле нужна твердая рука. Ужесточение законов в Уэльсе скоро принесет свои плоды.

-Да... - усмехнулся Генрих. - Законы есть. На бумаге. И мятежники в Уэльсе тоже есть. Они там, а законы здесь. Одно другому не мешает, не так ли? - Давно сдерживаемый гнев внезапно прорвался, он повысил голос, в упор глядя на отца. - И где же эти законы будут действовать, на тех жалких клочках земли, кои нами еще не утрачены? Много же пользы принесут они там. Да и надолго ли мы их удержим?.. И для чего тогда мне возвращаться в Уэльс, если ты здесь, а Перси там лучше с ним управляетесь? Для чего я там нужен? Быть пешкой в чужой игре?

Долготерпение не относилось к числу добродетелей короля. К тому же он был даже рад тому, что сын открыто проявил непокорность, теперь можно было высказать все что накипело на душе за эти дни. Он хлопнул ладонью по столу, обрывая принца...

- Генрих! – воскликнула королева предостерегающе, приподнимаясь в кресле. Ослепительно сверкнуло ожерелье на ее шее.

И они оба оглянулись на нее, не понимая, к кому из них она обращается. Но королева смотрела на мужа.
- Разве можно осуждать юношу за излишнюю горячность и нетерпение? – спросила она. – Разве ты сам в его годы был иным? И почему ты не желаешь прислушаться к его словам: быть может, он не так уж не прав? Молодость не всегда безрассудна, но вот зрелость часто слишком осторожна. А Генрих для своих лет весьма рассудителен. Тебе стоило бы чаще прислушиваться к его мнению...

Сказав это, она опустилась в кресла, вновь спокойная и исполненная светлого умиротворения. Ожерелье снова на мгновение вспыхнуло в лучах солнца, и королева, словно смутившись за свой внезапный порыв, машинально его оправила.

Генрих на протяжении всего обеда бросал украдкой взгляды на это ожерелье. Оно не было особенно ценным, разве что искусностью работы: кусочки лазурита, вправленные в серебро, составляли узор, похожий на цветки незабудки. Когда-то это ожерелье принадлежало его матери. Он хорошо его помнил, но думал, что оно давно затерялось. А может, хранится у кого-то из ее родственниц. Оказывается, нет, отец сохранил его у себя. Но не как драгоценную реликвию в память об умершей, а для того, чтобы передарить, словно безделушку, новой жене... При одной мысли об этом в горле вставал горький комок, а сердце заполнялось глухой злобой к этой женщине и никакая поддержка, никакое заступничество с ее стороны не могли этого изменить...
***

Принц Генрих стоял возле узкого высокого окна, больше похожего на бойницу, и смотрел во внутренний двор замка, наблюдая за приготовлениями к отъезду. Он высунулся в оконный проем, пожалуй, дальше, чем это было необходимо – холодный и грубый камень стены больно впивался в грудь, но эта боль не могла вытеснить холод и тяжесть, которые поселились в его душе. Этот приезд домой принес лишь разочарование и новые обиды, которые придется затаить до поры, а потом или отмаливать, или вымещать на врагах… Если, конечно, у него будет возможность это сделать. Он покуда еще не встречался со своим настоящими врагами лицом к лицу, и единственный, на ком у него возникало желание выместить гнев и обиду, был его наставник, Генрих Перси, юстициарий Уэльса. Тому полагалось обучать принца и помогать ему в управлении княжеством, однако, это самое княжество нужно было сначала отвоевать, а Перси все чаще говорил о том, что Уэльс уже не вернуть, и с Оуэном нужно вести переговоры. И о том, что король должен сейчас все имеющиеся силы сосредоточить на защите и укреплении собственного трона. Принц цепенел от гнева, слушая эти речи, и думал, что забота об укреплении и защите трона совсем не дело Генриха Перси. Об этом больше пристало заботиться законному наследнику. А Перси пусть лучше побеспокоится о том, что является его прямой обязанностью – о защите границ и борьбе с мятежниками. Он уже много раз собирался сказать об этом своему наставнику, но каждый раз не мог решиться. Боялся увидеть усмешку на его лице при слове «законный». Но теперь хватит. Теперь-то он найдет ЧТО сказать. Правда отец приказал во всем слушаться Перси, но он не приказывал, по крайней мере, прямо, не предпринимать никаких действий, не спросясь его совета… К тому же, отец будет далеко…

Генрих услышал шаги на галерее позади себя, но не обернулся. Все равно это был не Джон, а он только его хотел видеть сейчас, и в глубине души надеялся, что младший брат найдет его и придет хотя бы попрощаться. Но это была какая-то женщина, судя по шелесту платья, а значит, должна пройти мимо. Однако не прошла, свернула в арку, ведущую к окну, и остановилась позади него. И не уходила. Генрих обернулся, раздосадованный, и увидел королеву. Она стояла, глядя на него своим обычным, глубоко безмятежным и ласковым взглядом, за который ее так любили окружающие, и который так выводил из себя Генриха.

- Я много думала сегодня, - сказала королева. – Чем же я тебя обидела? Почему со мной ты так неприветлив, что даже переносишь свою неприязнь на любящего отца и братьев? Думаю, я поняла.

Генрих за последний год сильно вытянулся в росте и теперь был чуть-чуть выше королевы. Всего на какой-нибудь дюйм, но этого было достаточно, чтобы смотреть теперь прямо, и все же выше ее взгляда.

- Все дело в этом? Не так ли? – она раскрыла руку, и в ней заискрились голубые цветы. – Ожерелье? Из-за него ты так угрюмо на меня взираешь?

Королева старалась говорить мягко и спокойно, как всегда, но мрачный взгляд принца вызывал в ней невольный трепет и робость, и от этой робости голос звучал против ее воли высокомерно и резко. И во взгляде читался вызов.

- Если оно тебе так дорого - возьми, - она протянула ему ожерелье. – Я его не присваивала, это подарок твоего отца. И этим мне ценен… но твоего расположения все же не стоит.

Наверно она ждала от него в ответ каких-то слов, пусть не благодарности, но хотя бы согласия, намека на возможное примирение. Но Генрих ничего не сказал, только продолжал леденяще глядеть исподлобья. Потом порывистым движением взял, почти выхватил ожерелье из ее руки и, сжав в кулаке, пошел прочь, все ускоряя шаг, стискивая ожерелье так, что острые грани камней вонзались в ладонь, раздирая кожу почти до крови.

Королева растерянно смотрела ему вслед. И ЭТО будет королем, думала она. Небесные силы иногда словно насмехаются над людскими законами, по которым корону наследует непременно старший сын. Почему он, а не рассудительный и сдержанный Джон, не прямодушный Хэмфри, хотя бы не Кларенс, вспыльчивый, но преданный отцу... А что на душе и на уме у старшего принца ведает, наверно, только Господь Бог. Впервые ей стало не по себе при мысли о том, что король может скончаться раньше нее. Она всю жизнь была любящей супругой и заботливой матерью, сохранив в глубине души наивную веру в то, что терпением и добродетелью можно все преодолеть. Даже зло. Но сейчас ее терпение столкнулось с другой добродетелью, которая ее саму считала злом и противостояла ей со всей беспощадностью сознания своей правоты. И не было выхода из этого замкнутого круга. Но он скоро уедет, сказал она себе. Далеко и надолго, туда, где идет война, и кто знает, вернется ли. А они с королем будут безмятежно счастливы, живя одной семьей. Принц не сможет больше настраивать против нее младших братьев, а когда вернется – если вернется – ему придется принять свершившееся. К ней из Франции приедут, быть может, ее собственные дети, она заведет друзей и сторонников. И будет настоящей матерью детям короля. Они полюбят ее и не дадут в обиду. Они и сейчас очень добры к ней, особенно нежный и привязчивый Хэмфри. Именно он рассказал ей об ожерелье и предложил отдать его Генриху. И не его вина, что это ничего не изменило...

Хэмфри наблюдал издали за этой сценой и тоже понял, что ничего хорошего не произошло. Сам он только сегодня от Джона узнал о том, кому раньше принадлежало злополучное украшение, и рассказал королеве в надежде что-то исправить. Но все случилось не так, как он надеялся. Не выдержав, Хэмфри догнал брата и попытался на ходу взять его под руку, но Генрих оттолкнул его почти грубо. У него самого тут же дух захватило от стыда, раскаяния и жалости, но он не обернулся. Никто не должен был видеть его таким.

Генрих продолжал идти, не глядя, почти переходя на бег, пока не оказался на западной крепостной стене замка. Резкий порыв ветра, налетевшего с севера, ударил в грудь и вмиг отрезвил его. Ветер дул со стороны Уэльса, и Генрих подставил ему лицо, чтобы стереть след непрошенных и недостойных принца слез. Потом разжал занемевшие пальцы и посмотрел на ожерелье своей матери. Он и не надеялся вернуть его, но Бог справедлив... И всегда поможет человеку получить то, что принадлежит ему по праву... Генрих глубоко вздохнул, успокаиваясь. Решение окрепло в нем и стало целью. Теперь он знал, что говорить и отвечать, чтобы не получать в ответ язвительные улыбки от Перси и других советников, прикидывающихся друзьями, а за спиной наверняка плетущих заговоры. Пусть мятежники твердят о том, что у короля нет никаких оснований претендовать на северные земли, пусть так. Но у него – Генриха, принца Уэльского – это право есть. Он родился в Уэльсе. Его мать и бабушка происходили из рода древних валлийских королей, и имели на эту землю прав больше, чем все Глендауэры и Тюдоры вместе взятые. Генрих не знал, сумеет ли его отец удержать трон и корону, не знал даже, насколько законны его притязания. Пусть Господь решает. Он не знал, суждено ли ему самому стать когда-либо королем. Но твердо знал одно – Уэльс он Оуэну не отдаст. Эта земля его по праву, а значит, Бог на его стороне. Он отвоюет корону Уэльса не ради отца, а ради матери и посвятит ее памяти свою будущую победу. А с этим ожерельем он не расстанется, пока не обратит в бегство всех мятежников и не вернет свои законные земли… И только став полноправным правителем своей страны оставит ожерелье на ее гробнице… До этого дня он еще колебался, все ждал, надеялся: если бы только Бог дал ему какое-то знамение, чтобы он мог быть полностью уверен в истинности своих прав! Но сегодня понял – знамения можно прождать всю жизнь. Нужно начинать действовать, и если Господь на его стороне, он рано или поздно дождется знака свыше. И тогда всем сомнениям придет конец…

2. Охота в Алеллнсморе.



Знамения Генрих дождался спустя два года, в сверкающем весенней росой лесу на границе Монмутшира и Херефодшира. К тому времени он стал уже полноправным вице-королем Уэльса, а о Перси вспоминали лишь как о бывшем мятежнике, чья голова украшала ворота Йорка.

В Херефордшир он направлялся после сражения при Гросмонте, окрыленный своей первой значительной победой, собираясь нанести очередной визит своей бабке, Джоан Эссекс. Там же находилась и ставка главнокомандующего. Пусть лично принц и не принимал участия в битве, но лорд Тальбот, командовавший войском в этом сражении, выполнял его прямые указания и наставления, потому Генрих считал, что вправе разделить с ним лавры победителя. И пусть до окончательного торжества английской короны в Уэльсе было еще далеко, и мало кто верил в это, но начало было положено.

Уже в пределах Херефордшира в поместье Алеллнсмор Генрих встретился с Джоном, который приехал навестить его и привез приветы от отца, братьев и друзей, следивших за успехами юного принца из Англии. Джон должен был сопровождать Генриха и в Херефорд, но братья задержались по дороге поохотиться, приняв приглашение молодой и радушной леди Гвенллиан Алеллнсмор, хозяйки поместья, которое процветало даже в этом разоренном войной крае. «Милостью Божией», как объясняла эта сама леди Алеллнсмор или леди Гвен, как ее здесь называли. В отличие от большинства соседей ее имение до сих пор избежало разорения или даже обременительного постоя проходящих войск. Зато ей не раз доводилось принимать у себя в качестве гостей знатных особ, а теперь она удостоилась визита принцев.

Леди Гвен в свои двадцать три года была не замужем, а поместье досталось ей в наследство от родителей. Она была умна, обаятельна, хороша собой, и кроме того, являлась большой любительницей соколиной охоты, а значит, приятной собеседницей для Генриха. Да и на другие темы леди Гвен умела говорить красиво и занимательно, особенно если дело касалось истории или древних преданий Уэльса, откуда она была родом... По ее словам имя ей дали в честь Гвенллиан ферх Гриффид, принцессы Дехейбарта, возглавившей триста лет назад восстание против норманнов, и казненной вместе с сыновьями после проигранной битвы. Валлийцы до сих пор слагали легенды об отважной принцессе, вдохновившей не одно поколение на борьбу с захватчиками. Леди Гвен сама рассказала принцу Генриху эту историю, не смущаясь тем, что в ней воспевался героизм валлийцев. Она была уверена, он примет ее поступок за проявление женской наивности и прямодушия. Принц в самом деле выслушал рассказ вполне благосклонно, и Гвенллиан решила поначалу: это от того, что он, как истинный рыцарь, уважает любую доблесть, даже в стане врагов, но потом задумалась, а высоко ли он ценит своего противника, если даже легенды о былых воителях Уэльса не вызывают в нем никакого смущения? Он слушал их лишь как полузабытые сказки, которые к настоящему Уэльсу уже не имеют отношения. Но для самой Гвенллиан это отнюдь не было сказками. Она не только хранила в памяти легенды о древних королях Уэльса, она сама принадлежала к ним по крови...

Леди Гвенллиан являлась побочной дочерью самого Оуэна Глендауэра, истинного принца Уэльского. Конечно, она никогда не пользовалась правами и привилегиями его законных детей, но все же отец позаботился о ней, а сторонники Оуэна из числа простых валлийцев почитали и уважали ее почти как настоящую принцессу. Но родственники и близкие друзья ее отца из валлийской знати никогда не давали ей забыть о том, что она незаконнорожденная, поэтому Гвенллиан перебралась подальше от них на границу с Англией, и не испытывала до сего времени никаких неудобств от такого соседства. То, в чем ей было отказано при рождении, она восполняла тем, что было щедро отмеряно ей природой. Научившись очень рано извлекать выгоду из любого положения и умело манипулировать людьми, она жила в достатке и благополучии. До сих пор даже война ее щадила, обходила стороной. И, конечно, не только в везении или Божьем благоволении было дело, леди Гвен при помощи своей хитрости и женских чар сумела бы неплохо прожить при любых правителях. Она с легкостью могла изобразить из себя верноподданную английской короны, питающую праведную ненависть к валлийцам и «отрекшемуся» от нее отцу, если была в этом необходимость. А для валлийцев дочь Глендауэра тем более была неприкосновенна.

Леди Гвен жила одиноко не потому, что не могла найти себе мужа, - десятки рыцарей даже из самых благородных семейств добивались ее руки, - а потому, что ей самой нравилась жизнь вольная и полная развлечений, недоступных замужним дамам. Есть ли смысл пленять лишь одного мужчину, когда можно завоевать сердца столь многих? К одной из самых значительных ее побед можно было отнести лорда Генри де Грея, мужа ее сводной сестры Джейн. Гвенллиан ни в малейшей степени не терзали угрызения совести по поводу того, что она совратила мужа сестры и по сути вступила в кровосмесительную связь. «Сестрица» Джейн всегда была так высокомерна с ней, никогда не упускала случая напомнить, что она законная дочь и принцесса, а Гвенллиан – бастард. Что ж, вот пусть и получает по заслугам. Все права законной дочери и жены ничто в сравнении с силой мужской страсти. Леди Гвен всегда знала, что есть много женщин гораздо красивее ее, и с леди Джейн тоже в этом не тягаться. Но не только в красоте лица сила женских чар. Мужчина выберет не ту, у которой глаза прекраснее или волосы пышнее, но ту, что обходительна, сладкоречива и искусна в любовных ласках. Всеми этими качествами леди Гвен владела, казалось бы, от рождения и применяла их, как для достижения своих целей, так и просто для развлечения... Или как в случае с единокровной сестрой – из мести. Однако соблазнение лорда Генри не принесло упоения местью, эта связь оказалась губительна для самой соблазнительницы. Леди Гвен, сама того не ожидая влюбилась в своего зятя, который был, по правде сказать, самым красивым юношей и самым блистательным рыцарем валлийской марки... Она охотно отдала бы ему теперь не только свое сердце, но и руку, однако лорд Генри принадлежал другой, и жену по-своему любил, возможно, был привязан к ней даже в большей степени, чем к тайной возлюбленной. Вот только детей у него пока не было ни от одной из них, и леди Гвен уже всерьез задумывалась о том, чтобы отравить или иным подобным способом устранить соперницу и женить лорда Генри на себе. Конечно, отец, если узнает, никогда ей такого не простит, но ему и ни к чему об этом знать, она достаточно ловка и осторожна, чтобы исполнить задуманное, не вызвав подозрений... Однако все блестящие планы леди Гвен были разрушены начавшимся восстанием, в котором лорд Генри поддержал своего тестя. Ведь в случае его победы и утверждении на престоле Генри де Грей стал бы мужем принцессы… Но и леди Гвен он не забывал, продолжал слать ей письма, полные нежности и страсти. Последнее письмо от лорда Генри она получила с нарочным около десяти дней назад. О битве, в которой войска Оуэна потерпели поражение от англичан, он писал как о досадной случайности: по его словам, валлийцы принуждены были отступить лишь для того, чтобы собраться с силами и получить подкрепление. С войсками должен был подойти лорд Гриффид, а может, и сам принц Оуэн. И тогда они разобьют захватчиков и окончательно изгонят их за пределы Уэльса. Лорд Генри был опечален только тем, то вынужденное отступление лишало его возможности увидеться с ней, теперь их разделял армия англичан. Но это ненадолго. Нужно лишь еще немного потерпеть.

Письмо поначалу наполнило Гвенллиан ликованием и надеждой, но скоро эти чувства сменилась тягостным унынием. Потому что день за днем мимо ее дома проходили английские войска, которые стягивались туда же, откуда пришло письмо. И как ни верила Гвенллиан в мощь своего отца и законность его притязаний, все же ее не по-женски практический ум невольно подсказывал ей – с такими силами англичане могут победить. И что тогда? Что станется с ней, если Оуэн будет повержен?.. Вполне могло оказаться, что уже следующее сражение круто изменит ход войны, от еще одного поражения валлийцам будет трудно оправиться сразу, если не подойдет помощь, а англичане медлить не станут. Они сейчас не медлили, их принц собирал все имеющиеся в его распоряжении силы. Скорее всего, бой состоится где-то под Уском, англичане стягивали войска туда. Гвенллиан понимала, почему, да принц и сам в порыве откровенности поделился с ней своими замыслами… В самом начале восстания жители Уска оказали сопротивление Оуэну, больше из страха перед английской короной, чем из нежелания видеть его своим королем. Разгневанный Оуэн, взяв город, разрушил его почти до основания и разорил окрестные земли. И теперь там гораздо охотнее поддержат чужеземцев, чем сторонников Глендауэра. А это немалое преимущество для армии англичан, если силы окажутся равны.

Холодно рассчитывая свои шансы на будущее, Гвенллиан понимала, вряд ли отец когда-либо признает ее наравне с законными детьми, а значит, ей нет дела до того, останется ли он королем Уэльса, и будет ли Уэльс свободен от иноземного владычества. В отличие от своей знаменитой тезки она вовсе не пылала жаром патриотических чувств и высоких стремлений. Но на стороне Оуэна выступал лорд Генри де Грей – и это решало все. Тревога за него грызла Гвенллиан день и ночь. Не важно, кто одержит победу, и кто будет королем, но ее Генри должен быть жив и на свободе. Потому ею двигал вполне трезвый и эгоистичный расчет: не допустить надвигающейся решающей битвы, в которой должен был принять участие ее возлюбленный, уберечь его хотя бы для того, чтобы еще раз увидеться с ним, а что будет дальше, пусть решает судьба... А для достижения этой цели было только одно средство – устранить предводителя англичан, Гарри Монмута, который именовал себя принцем Уэльским и опрометчиво принял ее приглашение поохотиться в ее владениях...

Леди Гвен справедливо рассудила, что если накануне столь крупного сражения войска останутся без главнокомандующего, это смешает все планы англичан и вынудит их промедлить или отступить. Лорд Генри писал, что Оуэну нужно время собрать свои силы и дождаться подкреплений из Франции и Ирландии. Что ж, она предоставит отцу это время. К тому же вполне возможно, что узурпатор на английском престоле, потеряв в Уэльсе старшего сына, больше не решится посягать на эту землю. Гвенллиан не особо задумывалась о том, что случиться с ней самой в случае, если покушение окажется удачным. Ей казалось, что все решится само собой, как только Генрих будет убит. А в том, что ей это удастся, она не сомневалась, ибо, каким бы великим воином он себя не считал, на деле он все еще оставался ребенком, и никакие шрамы, полученные в боях, не могли сразу превратить его в зрелого человека, осторожного и мудрого. Да, стоило признать, что в чем-то он уже сейчас проявлял завидную мудрость и дальновидность, но кое в чем, даже во многом, был еще сущее дитя. Он верил в людскую искренность и ценил ее, еще не избавился от излишнего прямодушия и доверчивости, граничившей с наивностью. Его можно было легко расположить к себе и ввести в заблуждение красивыми словами. Однако леди Гвен отчетливо понимала – от этих недостатков принц очень скоро избавится. Еще год-другой, и ему нелегко будет противостоять. Он уже сейчас отчетливо понимал, что ему нужно, и цеплялся за это с упорством голодного волчонка. Леди Гвен осознавала с ясностью обреченности – Гарри Монмута нельзя оставлять в живых. Потому что такой не остановится, пока не достигнет цели, а его целью был Уэльс. Нельзя было ждать, пока волчонок станет волком, который сомкнет на добыче свои челюсти мертвой хваткой... Но сейчас время еще было, и возможность расправиться с ним была... И все осуществилось бы очень легко, если бы принц приехал к ней в гости один, но, к несчастью Гвенллиан с ним прибыл и принц Джон Ланкастерский.

Говорят – «свояк свояка видит издалека». Леди Гвен, давно привыкшая следовать в жизни окольными, а не прямыми путями, сразу угадала в Джоне родственную душу. Младший принц казался тихим и незаметным рядом с братом, но леди Гвен чувствовала – это не от робости или застенчивости. Смиренно опущенные длинные ресницы скрывали взгляд острый и проницательный. Джон все видел, все слышал, все замечал и запоминал. И более того – принимал решения. От Генриха исходила явная угроза, от Джона скрытая, но они были одинаково опасны. И ощущение этой опасности и силы приводило Гвенллиан в бешенство. По возрасту они были еще мальчишками, которых в ее имении не взяли бы даже в конюшие. А они пришли в ее страну, чтобы подчинить ее себе и править. Чтобы победить ее отца, великого Оуэна. Гвенллиан не знала, что гневит ее сильнее, неслыханная дерзость подобных намерений или осознание того, насколько эти дерзкие намерения близки к осуществлению. Если раньше патриотические порывы были ей совершенно чужды, то после знакомства с юными Ланкастерами в ее душе разгорелся огонь праведного гнева и ненависти к завоевателям. В особенности, когда она слышала тщеславные и самодовольные рассуждения Генриха о своих правах на корону Уэльса или о том, что Бог на его стороне, и уж конечно, на стороне англичан! Вот тогда она едва сдерживалась, чтобы не всадить в него кинжал прямо за обеденным столом. Она, возможно, попыталась бы, будь он взрослым мужчиной, пусть даже самым сильным и лучшим воином. Но нападать на юношу, быстрого, подвижного и непредсказуемого, она не осмеливалась. К тому же подле Генриха почти постоянно находились его оруженосцы, такие же юнцы, как он, а принц Джон Ланкастерский и вовсе был его тенью. И, скорее всего, ее успели бы удержать или заслонить от нее принца. Нет, в таком деле нужно действовать наверняка. Необходимо было остаться с Генрихом наедине, хотя бы на несколько минут.

Раньше леди Гвен и в голову не могло прийти, что для нее может стать неразрешимой задачей такое простое дело, как заманить мужчину в свою комнату. Разве что уж совсем малолетнего юнца, дряхлого старика или евнуха. Но принц был полон молодых сил и в то же время казался вполне зрелым. И не был настолько уж невинен, это Гвенллиан всегда умела определить безошибочно, ей уже приходилось – потехи ради – совращать совсем юных, «чистых помыслами» юношей, и даже монастырских послушников… Но здесь было что-то иное. Невинность зачастую скрывает слабость, а принц слабым не был. Но его отличала какая-то особая духовная чистота, сродни прозрачности алмаза, которая делает его несокрушимым… Леди Гвен опробовала на нем все имеющееся в ее арсенале чары, но они на него не подействовали. Он не оставался нечувствителен к ее красоте, замечал ее, и смотрел с восхищением, но в этом восхищении не было ничего плотского, одна лишь рыцарская почтительность. И леди Гвен была против воли польщена таким обхождением, хотя это разбивало все ее планы. Возможно, ей с самого начала стоило выбрать другую тактику, подобрать особый ключик к его сердцу, но сейчас было уже поздно. Он с самого начала видел в ней благородную леди, которая, по его понятию, не могла пасть до вульгарного блуда, и поведи она себя иначе, это только оттолкнуло бы его. С таким, как он, нельзя было идти напролом. Более того, ее саму что-то начинало смущать в присутствии Генриха, поневоле хотелось не только притворяться скромной и добродетельной, но и быть такой перед его бездонным, безмятежным взглядом. Гвенллиан иногда думалось - такие глаза должны быть у ангелов, которые бесстрастно взирают на мир и грешников с высоты своей праведности… Ей приходилось прилагать немалые усилия, чтобы сбросить это наваждение и думать о нем проще. Вспоминать, например, всем известную балладу о рыцаре, который пытался соблазнить девушку-крестьянку, обещая ей все блага земной жизни, но она отвечала, что никакое наслаждение здесь на земле не стоит вечного блаженства… Генрих казался ей вроде той девушки: он не был ни глуп, ни холоден, но он сознательно избирал добродетель и отвергал соблазны. Конечно, она понимала, что с возрастом пройдет и эта праведность, но пока он был именно таков, и ничего нельзя было поделать.

Леди Гвен была не настолько самонадеянна, чтобы не понять своей ошибки, но это отнюдь не заставило ее усомниться в собственной неотразимости. Как истинная женщина она в большей степени полагалась не на собственные сильные стороны, а на слабые стороны своих врагов. То, что у каждого человека такие стороны есть, было непреложной истиной. Пусть принц остался нечувствителен к ее чарам, но у него были свои собственные страсти и слабости. И одной из таких слабостей была охота, особенно соколиная. Генрих был прекрасным охотником, ловким и выносливым, но по молодости лет слишком увлекающимся. Кроме того у принца была одна странность, он любил иногда оставаться один во время охоты, просто неторопливо бродить по лесу в одиночестве, или подолгу стоять на одном месте, растирая в ладонях сорванные листья, созерцая нечто незримое. Конечно, абсолютно полным его одиночество все же не было. Его оруженосцы и слуги всегда были где-то поблизости, не дальше чем на расстоянии полета стрелы. Гвенллиан не была уверена, происходит ли это с ведома самого принца или благодаря все той же неусыпной заботе Джона, но случись что непредвиденное, Генриху достаточно было бы крикнуть, чтобы через минуту к нему подоспела помощь... Однако и за минуту можно сделать очень многое. Да и кто заподозрит в недобром хозяйку здешних мест, неторопливо прогуливающуюся в сопровождении любимой собаки?.. Леди Гвен не питала доверия ни к кому из людей. Но своему псу Бринну она доверила бы, не колеблясь, даже собственную жизнь. Он понимал ее без слов, а высказанные вслух приказы исполнял с безукоризненной точностью, был сильным, быстрым и бесшумным. Он расправился бы с любым из ее врагов, стоило только указать. Нужно было подойти незаметно как можно ближе, а потом просто отдать команду. На их первую с Генрихом совместную охоту, когда леди Гвен еще надеялась очаровать принца и покорить его сердце, она надела свои самые великолепные одежды из черного бархата, отделанные мехом и расшитые жемчугом. Они выгодно оттеняли ее каштановые с рыжеватым отливом волосы и подчеркивали стройность стана. Но в это день она оделась проще, в мягкое темно-зеленое платье, которое не сковывало движений и сливалось с пышной листвой весеннего леса. Гвенллиан двигалась легко и бесшумно, приближаясь к своей жертве. Теперь, когда ей не приходилось напускать на себя царственность и величие, как подобает благородной леди, в ее облике и повадке сквозило что-то лисье: даже зеленовато-карие глаза сузились и пробрели хищное выражение, когда она увидела принца. Он стоял спиной к ней, на небольшой поляне, всего в нескольких шагах от вяза, к которому прильнула леди Гвен. Ближе подойти незаметно было нельзя, но этого ей и не требовалось...

Нужно отдать должное юному принцу и его инстинкту охотника: он успел обернуться, и налетевшему на него псу не удалось сбить его с ног и вцепиться в горло. Генрих успел схватить его правой рукой за морду, а левой за загривок. Как опытный охотник он умел управляться с собаками, но быть их добычей ему раньше не приходилось. Он был вполне силен, чтобы удержать Бринна и не дать ему свалить себя, однако недостаточно для того, чтобы оттолкнуть. Но он не закричал и не позвал на помощь. Он понял – нужно достать нож, но для этого придется разжать одну руку. Если он потянется за ножом левой рукой, это займет больше времени, и пес успеет изглодать ему правую, но левой он его не удержит, и тогда зверь просто сомнет его и дотянется до горла. Лучше уж пожертвовать рукой. Все эти мысли промелькнули у него в сознании меньше, чем за мгновенье, но он не успел ничего предпринять, потому что перед ним возникла вдруг женщина в зеленом, словно соткавшись из зеленоватого сияния травы и листьев. Она показалась Генриху столь непередаваемо прекрасной, что он даже не узнал в ней свою хозяйку. Гораздо охотнее он поверил бы, что видит одно из тех сказочных существ, дев-волшебниц, на которых так щедры были местные легенды и сказки. Глаза ее сияли изумрудным светом, красноватые волосы разметались по плечам, а в руке на уровне груди она сжимала маленький кинжал. Таким нельзя было пробить доспех или кольчугу, но на нем сейчас была только легкая охотничья куртка…

Гвенллиан замахнулась, целясь Генриху под ребро, точно зная, куда нужно бить, чтобы удар вышел смертельным - у нее была только одна попытка. И встретилась с его взглядом, в котором еще не было страха, только легкое недоумение. Словно кто-то невидимый и сильный схватил ее за руку, когда она заглянула в эти глаза, бездонные и безмятежные. Глаза ангела…

Гвенллиан рванулась, стряхивая невидимую руку, прогоняя, оцепенение, и вонзила клинок.

Она ударила точно. И вложила в удар все свои силы. Но кинжал лишь скользнул по телу принца, как будто оно было высечено из камня. Оторопев она замерла, теряя драгоценные мгновения, и тут раздался тугой свист стрелы и короткий взвизг собаки. А в следующую секунду принц освободившейся рукой толкнул ее в грудь, и Гвенллиан упала навзничь, все еще сжимая бесполезный уже кинжал и не в силах осознать, почему и что произошло…

Принц шагнул к ней и несильным пинком выбил из ее руки кинжал, а потом отступил на несколько шагов, глядя на нее с брезгливостью, как на что-то нечистое. Этот взгляд привел ее в себя. Гвенллиан поднялась на ноги, пошатнулась, но все же сумела встать прямо. Она могла еще попытаться убежать, но при мысли, что ее станут гнать и травить как зайца, осталась на месте. Все-таки она была дочерью Оуэна, и в ее жилах текла кровь королей Уэльса. Она гордо вскинула голову и вызывающе взглянула на Генриха. Рядом с ним возник сначала принц Джон, отчаянно побледневший, все еще сжимавший в руках лук. А потом подоспели слуги и схватили бывшую хозяйку Алеллнсмора. Принц все еще не сводил с нее слегка изумленного взгляда.

- Ты успела бы убежать, - сказал он тихо.

- От тебя я не побегу! – воскликнула Гвенллиан и плюнула в его сторону. – Скоро вы сами побежите с нашей земли, с Божьей помощью мы вышвырнем вас отсюда!

- Вам ли, проклятым язычникам, уповать на Божью помощь, - криво усмехнулся принц.

Однако насмехаться Гвенллиан умела и сама, и пусть руки ее были схвачены, но язык был вполне способен жалить и источать яд. Она еще далеко не все сказала, что могла.

- А тебе видно помогает сам дьявол? Не иначе это он оставил у тебя на лице свою метку! Я-то вижу тебя насквозь, чудовище, и душа у тебя еще уродливее, чем лицо!

Принц резко побледнел и отпрянул, а леди Гвен возликовала в душе: все таки она задела его за живое.

- Желаю вашей милости счастливого пути в Херефорд! – крикнула она на прощание. – Вы ведь оттуда собираетесь наблюдать за битвой, на которую отправляете своих людей?

- Твоего отца на поле битвы я тоже пока не видел, - ровно ответил Генрих, не оборачиваясь.

И только когда ее увели, болезненно скривился и провел рукой по груди слева. На ладони осталось немного крови.

- Ты ранен? – вскинулся Джон.

- Царапина. Говорить не о чем.

- Но как же, - Джон с облегчением перевел дух. – Мне показалось, она тебя ударила…

- Да… Она ударила, - подтвердил Генрих растерянно.

Потом, поморщившись, просунул руку под куртку и вытащил из-под нее маленький кожаный мешочек, который он носил на груди под рубашкой. Из распоротого ударом кинжала и пропитанного кровью мешочка принц вытряхнул на ладонь ожерелье из ярко-голубых камней. За долгое время оно свилось и слежалось в плотный комок, который выдержал удар кинжала - лезвие, ударившись о камни-цветы, скользнуло по ним, погнув несколько ажурных лепестков и лишь слегка оцарапав кожу. Принца спасло то, что удар кинжала пришелся прямо по ожерелью, но если хотя бы на полдюйма в сторону...

- Гарри!

Джон переменился в лице и покачнулся, ухватившись за брата.

- Не вздумай, - Генрих сердито встряхнул его. – Что за братец у меня – чуть что сразу глаза на мокром месте. Просто сестрица какая-то, а не братец.

- Я ведь мог попасть в тебя, - прошептал Джон побелевшими губами. – Я сам не знаю, как только не промахнулся… Я не должен был стрелять…

Генрих покачал головой.

- Как ты мог промахнуться? Кто тебя стрелять учил?

- Ты...

- То-то же. Посмел бы ты только промахнуться после этого... – он помолчал и добавил: - К тому же, если бы ты не выстрелил, она бы успела ударить снова. Конечно, лучше бы ты целился в нее… Собаку жаль.

- Я целился в собаку, потому что она большая и белая, - пояснил Джон смущенно. Хотя в тот момент, он ни о чем толком не успел подумать. Руки все сделали сами.

- Но я нисколько не жалею, что не убил эту змею, - добавил он с неожиданной злостью. - Это было бы для нее слишком просто.

Генрих взглянул на брата с удивлением. Таким Джона ему не приходилось видеть. Он привык считать младшего брата кротким и застенчивым, а он сейчас говорил жестко, красивое лицо словно закаменело, а глаза были холодными и злыми.

- Она хотела убить ТЕБЯ. И заслуживает того, чтобы с нее содрали кожу лентами.

- Она заслуживает наказания по закону, - возразил Генрих строго. – И ее будут судить за то, что она покушалась на принца и главнокомандующего.

- Так даже лучше, - произнес Джон с недоброй улыбкой. И тут только заметил, что Генрих дрожит как от озноба, хотя день был уже почти по-летнему теплый. - Что с тобой? – спросил он обеспокоенно.

Сам Джон только что чуть ли не рыдал от запоздалого страха и облегчения, но принц и лейтенант Уэльса себе такого позволить, конечно, не мог. Генрих передернул печами, словно стряхивая навалившуюся на них невидимую тяжесть.

- Она испортила мне все настроение, чертовка, - сказал он с досадой – Сегодня такой чудесный день... Но впредь мне наука – не стоило задерживаться здесь. Коль скоро меня ждут у леди Джоан... Так Бог меня и наказал.

Джон про себя усомнился в том, чтобы Бог стал наказывать Генриха так строго за задержку по дороге к графине Эссекс, но возражать не стал. В конце концов, Генриху виднее. У него с Богом с самого детства были совершенно особые отношения.

- Бабушке об этом ни слова, - предупредил Генрих.

- Ладно.

Джон и не собирался ничего говорить. В присутствии леди Эссекс он предпочитал помалкивать.

Генрих еще с минуту разглядывал ожерелье, которое продолжал держать в руке, потом вдруг прижал его к губам и опустился на колени. Джон не удивился, к подобному поведению брата он привык.

- Мы должны поблагодарить Всевышнего, - сказал Генрих звенящим голосом. – Не за мое спасение, моя жизнь все равно принадлежит Ему… Но за то, что Он столь милостив ко мне, недостойному… То, что я принял сначала за наказание, на деле Его благословение. Защитив меня от руки убийцы в преддверии нашей битвы, Он словно дарует мне знамение, которого я ждал так долго. И теперь я знаю твердо – Бог на моей стороне. И приведет меня к победе.

И, склонив в голову, принц Генрих погрузился в молитву, а Джон стоял поодаль и следил, чтобы никто не смел потревожить его в этот момент. Весеннее солнце, пробиваясь сквозь листву, отбрасывало золотистые блики на кудри принца, словно коронуя его своим сиянием...

@темы: Генрих V, Генрих IV, Fanfiction, History

---

[Laurelin S.]

Сегодня День Рожденья у нашего Генриха!

@темы: Генрих V

---

«The Hollow Crown» Часть III. Глава 17.

[1986-2004]

Название: «The Hollow Crown»
Часть III.
Глава 17.
Автор:  1986-2004
Бета:  Рицу-рё
Гамма:  *Morgo*
Фандом: к/ф «Snow White and the Huntsman», т/ф «The Hollow Crown»
Персонажи: Эрик/Генрих
Рейтинг: NC-17
Жанр: Crossover, Angst, Romance
Саммари: Однажды беглец и скиталец по миру Эрик, убегая от судьбы, спасает от лесных разбойников мальчишку. И эта встреча становится судьбоносной для них обоих.
Предупреждения: Slash, OOC, OC, AU (сугубо личные мысли автора на темы как исторической действительности, так и действительности, созданной телеканалом ВВС; образы и характеры героев, а также их поступки остаются на усмотрение автора), ненормативная лексика
Состояние: в процессе
Размещение: только с разрешения автора
Дисклеймер: отказываюсь.
От автора: «Свобода – это семь метров и еще чуть-чуть» (с)

Главы 1 - 10

Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16

Томасу Бьюфорту снился похожий на реальность сон. Не возникало никаких подозрений в его правдивости. Тем более Томас был уверен - все то, что он сейчас видит, с ним обязательно должно произойти. А раз так, то и сомневаться не стоит, все, что его окружает – сущая правда грядущего будущего.
Ему снился лес и дорога на подходе к пригороду Лондона, там, куда город еще не успел дотянуть свои жадные лапы, и там, где до сих пор люди жили так же, как живут свиньи. Томас Бьюфорт, пустив вперед разведывательный отряд, возвращался со своими людьми домой. Голова его, проведшего большую часть пути в седле, нещадно болела, руки и ноги затекли, а спина ныла, прося, чтобы заботливы женские руки обтерли ее влажной тряпицей, а затем растерли бы чем-нибудь горячим и едким, от чего кожа сперва станет чесаться, а затем пройдет, отпустив боль на вольные хлеба. Томас уже предвкушал сытный ужин и бокал хорошего вина, когда на дороге, по его правую руку, появилась нищенка и потянула свои жадные руки к одному из его людей. Тот малый, с кем она решила заговорить, был не промах и быстро отогнал от себя назойливую старуху. Но на этом дело не кончилось. И с этого момента Томас начал отчаянно надеяться, что все происходящее все-таки сон.
Старуха, пронзительно свистнув, вызвала откуда-то из леса стайку таких же, как и она оборванцев. Все они были одеты в лохмотья. Лиц их не было видно за намотанными на них тряпками, а звуки разбойники издавали такие, будто собирались запозорить Томаса Бьюфорта до смерти – они улюлюкали, смеялись, гоготали что есть мочи. И при всем при этом лесные люди еще и двигались – стремительно и быстро. Тот, что еще несколько секунд назад изображал из себя старуху-нищенку, сейчас уже стаскивал с лошади того малого, который не подал ему милостыню. Гвардейцу было не позавидовать – из перерезанной глотки изрыгалась бурая кровь.
Томас призвал людей к оружию - гвардейцы выхватили мечи из ножей. Но у разбойников оказались припрятанными в густой листве лесного массива лучники и пращники. И английских солдат стали убирать одного за другим, не давая возможности опомниться и сгруппироваться.
Клинок Бьюфорта, с богато украшенной рукоятью в виде кубка, был длинней тех мечей, которыми обладали натасканные на реальные столкновения с опасностью гвардейцы. В обычной жизни он представлял собой гордость Томаса, привыкшего хвастать публике своим оружием. Но в реальном бою, тяжелый, он уступал в маневренности тем, какими пользовались нападавшие. Томас пожалел, что при нем нет оружия посерьезней – копья, например, и что разведывательный отряд не успеет подоспеть на подмогу. Ситуация становилась все более плачевной. Кинжал, сразивший приближающегося разбойника, оказался единственным стоящим средством защиты, с которым не следовало расставаться. Но выбора у Бьюфорта не было. Через пару минут сражения Томас приказал своим людям отступать. Позорное бегство было неизбежным, если он хотел сохранить жизни тем из своих людей, у кого еще был шанс спастись.
- Отступаем! – прохрипел он, пуская лошадь галопом.
За ним, словно привороженные, кинулись разбойники. У них, не в пример лошадке Бьюфорта, оказались быстрые и сытые кони. И кто-то, кто чтился у банды главарем, свистнув, приказал следовать «за богачом».
«Так, - думал Томас, - будет шанс уцелеть».
Тем, кто охотится за кошельком, ни к чему такие же оборванцы, как они сами - только лишь носящие не лесные лохмотья, а одеяние охраны королевского двора.
У реки, благодаря тому, что он хорошо знал эти места, Бьюфорту удалось оторваться от погони. Она все еще дышала ему в спину, но, по крайней мере, преследователей не было видно, они не свистели вслед своей пустившейся наутек добыче. Томас пришпорил лошадь, направляя ее к воде: перейти вброд, а там, круговой дорогой, можно добраться до пригорода. Он уже почти успокоился и даже перестал ежеминутно оглядываться, как брошенный из пращи камень, угодив в плечо, выбил его из седла. Лошадь, испуганно заржав, встала на дыбы и потащила Томаса, ногой зацепившегося за стремя, по земле.
- Не спеши - без нас угробит! – раздался за спиной смешок.
Бьюфорту было не привыкать: не первый день он попадал в опасные ситуации. Пускай даже они и не были такими глупыми, как та, в которой он сейчас оказался. Быстро выпутав ногу из стремени, он какое-то время лежал на земле, приходя в себя. Голова шла кругом, перед глазами скакали разноцветные блики, а во рту не доставало зубов – Томас, отплевываясь кровью, умудрился поцарапать осколками щеку.
- Не думаю, что с него можно многое взять, – доносились до Бьюфорта размышления одного из нападавших. – Ты только посмотри на него – молодой, а бегает от нас как поп от черта.
- Считает, что в этих лесах безопасно - даже вооружаться толком не стал.
Томас поднялся на ноги. Его заметно пошатывало. Он был готов драться, мысленно обещая дорого продать подлецам собственную шкуру, но силы были настолько неравны, что Бьюфорт понимал – ему крышка.
Перед ним стояли трое здоровенных ребят, каждый из которых весом приблизительно вдвое превосходил любого из королевских гвардейцев. Вооруженные ножами, они даже не стали вынимать мечи из ножен – видели, что жертва не имеет при себе и перочинного ножичка, не то, что там стоящего оружия для защиты. Умеющий быстро и качественно оценивать людей, Томас смекнул – эти не пощадят. Даже слушать не станут – прирежут, ограбят и уже через пару минут забудут. Очень хотелось развернуться и пуститься что есть мочи наутек, но достоинство оказалось выше этого желания, и первого напавшего Бьюфорт встретил кулаком под дых.
Ему так и не удалось, как мечталось, выбить у одного из ребят нож или же выхватить из ножен меч. В какой-то момент драки – Томас, ориентация в пространстве которого после падения с лошади несколько пострадала, и сам не понял, в какой – один из громил нанес ему удар в голову столь сокрушительной силы, что Бьюфорт, словно из него вынули все кости разом, мешком рухнул наземь.
«Все», - мелькнула у него мысль.
Но того, что он ожидал, не произошло. Вместо смертельного удара, Томас не ощутил ничего – совсем ничего. Его никто не бил, не резал, не орал так, чтобы умирать было еще страшней и похабней.
Бьюфорт, опираясь ладонями о землю, встал на четвереньки и посмотрел перед собой. То, что он увидел, показалось ему сном. Или же действительно смертью: его убили, он умер и теперь видит другой мир, тот, в котором его желание исполнилось, и он продолжает жить.
Перед Томасом стояли совершенно незнакомые люди. Первый, тот, что стоял ближе, был бледен лицом, светловолос и широк в плечах. Смотрел он на распростертые у своих ног трупы разбойников без всякого выражения. За ним, со столь же незаинтересованным выражением на лице, стоял рыжеволосый пацан, как минимум вдовое моложе самого Бьюфорта.
- Видимо, вы человек высшего сорта, - обратился к нему рыжий, ногой пиная одного из убитых. – Не похоже, чтобы вы чем-то насолили этим ребятам.
- Так и есть, - согласился Томас, поднимаясь на ноги. – Кому обязан?
- Мы здесь не местные, - словно не услышав вопроса, продолжил рыжий. – Законов ваших не знаем…
- Но нам не понравилось, что трое на одного, - перебил его здоровяк.
- Ну, или так, - улыбнулся мальчишка. – Меня зовут Айк, - картинно поклонился он. – Его – Эван. Мы – братья.
На братьев они не были похожи так же, как господь бог не был похож на дьявола, но спорить Томас не стал. Было достаточно и то, что эти двое меньше чем за минуту вырубили грозивших ему смертью разбойников.
- Пойдемте, - кивнул ему Айк, и выдал совершенно неожиданную вещь: - Там, недалеко от наших, остановилась ваша лошадь. Мы станем сопровождать вас до Лондона.
- Благодарю, - все еще не веря тому, что происходящее не бред его разгоряченного погоней и дракой ума, ответил Томас. – Чем я могу вам отплатить?
- Возможно, у вас найдется для нас интересная работенка.
- Хотите в королевскую гвардию?
Пообещать такое первому встречному, пускай даже и тому, кто спас тебе жизнь, Бьюфорт не мог.
- Нет, - заверил его рыжий. – Это нам неинтересно.
Он явно был моложе того, кого представил как своего брата, но звавшийся Эваном молчал и не вступал в переговоры, хотя, по соображениям Томаса, именно ему стоило вести речь о найме на работу, а не мальчишке, у которого еще молоко на губах не обсохло. Но обо всем этом он подумает позже, не сейчас, когда главное – выбраться из этих мест живым.
- Возможно, у вас существуют еще более интересные варианты.
- Что вы хотите сказать?
- Нам с братом очень интересна ваша жизнь.
- Моя?
- Нет, человеческая в целом.
«Чего?»
- И мы бы хотели на нее посмотреть, так сказать, в полном объеме. Устройте нам что-нибудь такое, и мы будем рады работать на такого достойного, - Айк снова картинно поклонился, - человека.
С тех пор прошло несколько лет, а Томасу Бьюфорту не переставали сниться сны о той погоне. Но не грозящая смертью встреча с бандой лесных разбойников пугала дядюшку принца Уэльского, а то воспоминание, которое неизменно мучило его на протяжении всех этих лет: когда сердце, постепенно приходящее в свой нормальный ритм, перестало бешено колотиться о ребра, а Томас и правда поверил в то, что спасен и эти двое ему не угрожают, внезапная мысль пронзила его сознание словно залетевшая в комнату шаровая молния – нервно дернувшегося человека – как двое молодых ребят, не имея при себе оружия, за столь короткий срок уложили троих вооруженных головорезов? Уложили таким способом, что уходя, и оглядываясь на трупы, Томас так и не увидел нигде крови – ни на земле, ни вокруг тел. Трое ребят, словно из них просто вынули жизнь, остались лежать посреди лесного массива.

Томас проснулся, задыхаясь, весь в поту и на смятой простыне. Тяжело дыша, он спустил босые ноги на холодный пол и позвал слугу. Тот принес небольшое корытце с водой и полотенце.
Умывшись и приведя себя в порядок, Бьюфорт отказался от завтрака и, все никак не в силах забыть свой утренний сон, приказал седлать коня.
Даже там, в лесу, один, окруженный разбойниками, он так не боялся, как сейчас, когда ему следовало явиться с донесением к племяннику. С донесением, грозящим ему виселицей: уж кто-кто, а принц Уэльский, с годами растерявший всю свою юношескую простоту, добротой не отличался, и за оплошность мог покарать во стократ горше, чем его любезный батюшка.
Томас Бьюфорт – участник не одной, а многих войн, человек, знающий себе цену, видный государственный деятель, подъезжая к Виндзорскому замку, стыдился признаться себе в том, что руки его позорно дрожали.
«Только бы не подвел голос», - умолял небеса Томас, вылезая из седла и передавая поводья слуге.
- Его высочество уже ожидает вас, - сообщил Нед Пойнс – новый фаворит принца, нагловато отсалютовав сдернутой с головы шапкой.
- Доложи обо мне, - приказ Томас, останавливаясь за несколько комнат до приемной.
Дышать сделалось трудней, словно в воздух кто подбросил песка. Томас привалился боком к стене, наблюдая за тем, как Пойнс скрылся в одном из дверных проемов. Вот, сейчас, через пару минут, этот мальчишка доложит Генри о прибытии милого дядюшки, и у Бьюфорта уже не будет возможности повернуть назад. Это, говорил себе Томас, твои последние минуты надышаться перед смертью.
«Он тебя повесит. Черт сам мне не брат, повесит».
- Его высочество просит вас, - появившись вновь в коридоре, сообщил Пойнс.
Высокий худощавый парнишка, дорого, явно не по своим доходам разодетый, услужливый, гулящий и верно подстилающийся под принца каждый раз, когда тот этого хочет. Томас Бьюфорт давно бы сжил его из замка, если бы не Генри. Мальчику как воздух нужен был тот, кто заменит ему Эрика. Нужна была развлекалочка, кто-то, кто станет напоминать о прежней жизни без боли. Нед Пойнс каким-то невообразимым образом умудрился сделать Генри хоть немного, а счастливей, и Томас смирился с его присутствием в Виндзорском замке. И сейчас, находясь на краю гибели, Бьюфорт не нашел ничего лучше, как просить у мальчишки помощи.
- Скажи мне, - обратился он к Неду, - каково сегодня настроение нашего принца?
- Его высочество весь в делах, - ответствовал Пойнс.
Ему нравился Томас Бьюфорт. Во-первых, за то, что тот не стал отговаривать племянника держать у себя слугу в качестве любовника. Этот шаг дядюшки хитрый и смекалистый Пойнс усмотрел сразу. И про себя сказал Бьюфорту спасибо. Во-вторых, Томас был тем видом людей, к которым Пойнса тянуло со страшной непреодолимой силой – власть имущие, те, кто правит этим миром и может менять в нем все по своему усмотрению. Пойнс хотел быть в тени этих людей, хотел служить им и получать за это подарки судьбы в виде благосклонности этих самых правящих богов. Томас же Бьюфорт, помимо того, что был облачен знаками высшего порядка, был насколько это возможно человек честный и обладал достоинством. Пойнс чувствовал это кожей и, понимая, что Хэл будет любить его не всю жизнь, не считал грехом продать свои услуги этому прекрасному человеку.
- Скажи мне, друг, - приобнимая Неда за плечи и отводя его в сторону, продолжил Бьюфорт, - давно ли ты знаешь моего племянника?
- Много лет, сэр.
- И ты, наверняка, знаешь, как избежать его гнева, коли ты в чем-то провинился перед ним?
- Да, сэр, знаю.
- Так поделись со мной сим тайным знанием, - улыбка Томаса Бьюфорта, зашторенная темнотой коридора, казалось улыбкой висельника, которому уже нечего терять и он бьет наугад – перед смертью поставить ничтожный синяк палачу.
- Врать бесполезно, сэр, - честно признался Пойнс, прекрасно понимая, что Томас Бьюфорт ведет с ним такие разговоры не просто так. – Правду его высочество все равно узнает. Или он ее уже знает, что вероятней всего.
- Как избежать виселицы? – напрямую спросил Томас.
Время уходило – его ждал принц Уэльский. Сердце Бьюфорта бешено долбилось о ребра – еще немного и оно, разорвав грудную клетку, выпрыгнет, растревоженное страшными мыслями о будущем.
- Придумать то, как можно исправить оплошность. Лучше заранее. И, рассказав про то, за что светит виселица, тут же посулить скорейшее разрешение проблемы. Даже, если это не так, - поспешил заверить Пойнс. – О том, как выполнить то, что пообещали, подумаете позже. Возможно, к тому моменту, как будет готова виселица, вы сможете найти выход из положения.
Томас развернулся и, не благодаря Неда, вышел из коридора в узкую темную келью, что вела в покои принца. Пойнс, усмехнувшись, последовал за ним – на всякий случай стоило узнать, о чем таком идет докладывать королю столь взволнованный дядюшка. Неду Пойнсу любая информация шла лишь на пользу.

- Мой господин, - поклонился Бьюфорт.
- Проходите, дядя. Не стоит стоять на пороге, будто я вам не рад.
Генри в своей привычной манере прохаживался по комнате, читая документ. За столом сидел козлинобородый писарь – ждал, пока принц начнет диктовать очередное письмо. Глянув на пришедшего Бьюфорта, козлинобородый моментально все понял и, поднявшись, покинул комнату – с благословения принца.
- Что за дело привело вас в такую рань, Томас?
«Дева Мария, молю тебя…»
Принцу в этом году шел двадцать пятый год. Черты его лица сделались грубее. Ранее походящий на свою покойницу мать, сейчас Генри больше напоминал отца – столь же острые, словно точеные черты лица, серьезный, редко смеющийся взгляд, из движений исчезла вся плавность, появились резкость и напряженность. Кто знающий сказал бы, что этот человек очень опасен. Даже не по положению, которое он занимал в обществе, а сам по себе, по натуре.
- Генри, мой мальчик… Невеселые новости.
- Говорите, дядя.
Генри встал у окна, одной рукой опираясь о подоконник, в другой – зажата бумага с донесением. Одет он был в ярко бордовый дублет, ворот которого застегивался перехлестом золотой цепи. Отросшие длинные волосы забраны назад – так, как никто в Англии не носит, но тут, в Виндзоре, за высокими стенами замками, которые в последнее время принц редко когда покидал, это не имеет никакого значения. Нога заведена за ногу – расслабленная поза человека, который пока не знает того, о чем должен услышать. Томас Бьюфорт понял, что до сих пор никто так и не доложил племяннику о случившимся.
«Давай, Том. То, что ты боишься – не достойно мужчины».
- Он пропал.
«Все. Сказал. Дева Мария, не покинь меня…»
- Как?
Всего одно слово. Всего одно, а из головы Томаса Бьюфорта вылетели все связные мысли – и Деву Марию просить о чем-либо было уже бесполезно. Голос Генри был страшен. Его единственный вопрос – вопрос человека, который все понял – был словно приговор. Принц Уэльский доверил дяде гораздо больше, чем всю Англию – он доверил ему свое сердце. Сердце, которое нельзя было вложить себе в грудь и жить с ним, будучи счастливым каждую секунду своей жизни. Потому что принц Уэльский был и является наследником Британского королевства. А короли, как известно, живут без сердца. Самое ценное, то, что было потеряно с дикой болью, сейчас стало утраченным еще раз. Благодаря Томасу Бьюфорту, который не справился с доверенным ему заданием.
Бумага, которую Генри держал в руке, медленно, с хрустом, сминалась в комок.
Дядюшка понимал, что никакие посулы и отговорки тут не подействуют. Потеряй он всю британскую армию и то ситуация была бы легче. А тут… Ну, и что, что он не нанимался нянькой этому наемнику? Что до того, что он не мог приковать его к кровати и никуда не выпускать из замка? Сейчас уже неважно, что Генри сам не захотел разобраться со своим любовником, и что сам же дал ему полную свободу… От виселицы Томаса Бьюфорта отделяли считанные секунды.
- Пропал на границе. Возможно, что был захвачен неприятелем. Среди уничтоженного отряда его тело найдено не было…
«Что ты творишь?! – взмолился про себя Томас. – Говори ему, обещай, что найдешь, что всю Англию перероешь, но вернешь ему его сердце!»
- Мои люди… надежные люди, – голос начал предательски дрожать, - донесли мне о том, что он… должен быть жив. В данный момент они заняты поисками… Ваше высочество…
- Я говорил вам, что для меня значит жизнь этого человека?
- Генри…
- Я задал вам вопрос! – рявкнул принц.
- Говорил, мой…
- И после этого вы осмеливаетесь приходить ко мне с такой вестью!?
Ни один гнев Генриха Болингброка не был настолько страшен, как тот, что поднимался сейчас из глубин души принца Уэльского. Томас Бьюфорт не знал, что делать и какими словами увещевать принца, дабы не быть повешенным уже сегодня к вечеру.
Скомканная бумага, чтобы в ней ни было написано, полетела на пол. Генри, словно не понимая, что творит, со всей силы ударил кулаком в стену. Томас, вздрогнув, сделал шаг назад.
- Вы подвели меня, - процедил Генри сквозь зубы, утыкаясь лбом в стену.
Здравый рассудок изменял ему. Одно дело лишиться Эрика, зная, что он жив, что он находится где-то рядом, поблизости. Другое – осознать, что возможно он мертв. Что, скорее всего – Генри хотелось выть в голос, но вместо этого он, сжав зубы, молчал, внимательно слушая рассказ дяди. Отряд, о котором, запинаясь, докладывал Бьюфорт, был вырезан почти весь: не найдены только два тела – Эрика и Дью Инек Дарси. Но нет, не было и не будет никакой гарантии, что те, кого не нашли – живы.
Я – король, твердил про себя Генри, черт возьми, я – король, думай как король, делай как король, не смей орать, не смей давать волю сердцу, не смей… Не смей!..
Его молчание и напряженная спина пугали Томаса Бьюфорта сильнее, чем крики и брань. Сам черт сейчас был ему братом, лишь бы принц Уэльский сменил гнев на милость.
- Я вас повешу, Томас, - тихо пообещал принц, так и не повернувшись к дяде лицом, - я вас повешу! – заорал он. – Где?.. – он резко развернулся и в пару шагов преодолел то расстояние, которое отделяло его от дяди. – Где видели в последний раз?
- Чичестер. Западный Суссекс.
- Сколько послали людей?
- Двое.
- Всего двое?!
- Они лучшие. Они сделают все тихо. Они найдут…
- Вы безумны, раз приходите ко мне с такими вестями и даже не стараетесь скрыть своей вины, - словно от прокаженного попятился от него принц. - Двое… - Генри недобро усмехнулся.
Во взгляде его читались боль и растерянность. Он заметался, словно раненный зверь, из угла в угол, то хватаясь за голову, то опуская руки. Бормоча себе под нос, он что-то прикидывал, и Томасу очень хотелось верить, что это что-то – не казнь дядюшки.
- Все под контролем, - соврал Бьюфорт, когда молчание стало просто невыносимым.
- Под контролем? – выкрикнул Генри, ударяя кулаком по столу. – Под контролем сейчас ваша жизнь, милый дядя, а не то, что вы там себе напридумывали. Я дал вам простое задание – сохранить жизнь человеку! Что вы сделали? Кто отдал приказ об отправлении отряда на границы?!
- Это было… Вы говорили, что он может… Свобода действий…
Какое дело королям до того, что они сами ошибаются, делают одну глупость за другой, а потом не желают расплачиваться за содеянное? Они короли – им не ведомо раскаяние, не ведомы угрызения совести. Стоит лишь понять, что ты повелеваешь и правишь, как виновниками становятся те, кому ты приказываешь. Ведь виноват всегда исполнитель, а не тот, кто подвязался сделать дело.
Понимал ли Генри, что виноват сам – Томас не знал. Если принц не ведал, что сотворил – то это не по глупости, а от горя. Если же ведал, то ему сейчас было во много раз тяжелей, чем казалось со стороны: трудно взять на себя одного вину за то, что из-за тебя случилась беда с любимым человеком, почти невозможно.
Казалось, прошли долгие часы, пока Томас Бьюфорт стоял перед принцем Уэльским в комнате, отведенной под переговоры, выслушивая ругать и брань, лепеча ответы на вопросы, на которые умнее было бы смолчать – потому что в такой ситуации все было бесполезно. И дядя, и племянник это понимали. И, в конце концов, Генри смог взял себя в руки. Разум вернулся к нему, усмиряя разбушевавшееся сердце. Он тяжело опустился за стол и, подперев голову руками, обратился к Томасу.
- Вы подвели меня. Но я вас прощаю. Это не дело нашего государства. Это мое личное дело. И я сам должен был его решить, не перекладывая ответственность на ваши плечи. Тем не менее, сейчас я приказываю вам приложить все усилия, чтобы вернуть этого человека в Англию. У вас есть такие возможности. Я приказываю вам это как ваш король. И, клянусь богом, - Генри с силой вцепился пальцами в свои и без того растрепанные волосы, - если вы этого не сделаете, я не ручаюсь за вашу дальнейшую судьбу.
- Ваше высочество, - низко поклонился Томас, виселица которого отодвинулась от его бренного тела еще на какое-то время.
- Идите, - не глядя, отпустил его Генри.
Томас Бьюфорт, на негнущихся ногах, покинул комнату. Пройдя мимо замершего в коридоре Неда Пойнса, он не нашелся что сказать, хотя прекрасно понимал, что мальчишка слышал все, и его стоило бы вздернуть за проявленную наглость. Когда твоя жизнь висит на волоске и еще десять минут назад ты с ней простился, на мелочи уже не обращаешь внимания.

Стоило двери захлопнуться за побледневшим словно мел Томасом Бьюфортом, как Генри, потеряв самообладание, уронил голову на скрещенные на столе руки. Ему не было стыдно за тот срыв, свидетелем которого стал дядя – пускай. Томас и так знал больше, чем был должен. И нет у него такой власти против Генри, чтобы навредить молодому наследнику этими сведениями. Генри было просто больно. Чувство потери, запертое много лет внутри, выбило выстроенные разумом преграды и вырвалось наружу, затопив собой всю душу. Принц, уговоривший себя, что больше не любит, что не смеет любить, что сделает все, что следует сделать будущему монарху – в том числе подчинит себя, все свое существо, свои желания - воле и законам своей страны, сейчас понял, что солгал самому себе. И пока никто этого не видел, Генри – уже не разгневанный король, а просто потерянный мальчишка - сидел за столом, уткнувшись лицом в ладони, и плечи его подрагивали. Эрика для Генри больше не было. Он остался один.

На улице стемнело, и на еще не успевшее почернеть небо вышел одинокий месяц. Бела прикрыла окно и приказала слуге нести плащ – она пойдет, прогуляется по саду.
- Оставьте меня одну, - приказала она охране, заходя за садовую изгородь.
Стремительно теряющие очертания кусты и деревья окружили Белу со всех сторон. Источники света – месяц, да желтые окна дворца, выходящие на эту, отпущенную под маленький королевский сад территорию – все, что помогало королеве ориентироваться. Но ей было этого достаточно. Она знала этот сад с самого своего рождения. Именно в нем гуляла ее мать, будучи беременной Белой. Именно здесь Бела проводила часы за тихими играми с принцем соседнего королевства. И здесь она, будучи уже ее величеством, услышала отказ от любимого мужчины.
Кусты роз находились в самом центре сада. До поры их цветения было еще преступно много времени, но Беле хотелось посмотреть на них. Не для того, чтобы вспомнить былое, а для того, чтобы поговорить с давно умершей матерью и призвать в свое государство светлое будущее.
Из окон второго этажа к кустам тянулись длинные желтые полосы отсветов. Бела, шурша по земле хвостом длинного плаща, прошлась по одной из них, словно по лунной дорожке. А дойдя до розовых кустов, резко остановилась. Там, среди милых ее сердцу растений, кто-то затаился. Услышав шаги Белы, он перестал копаться в кустах и затих, но ее величество уже успело его заметить.
- Кто здесь? – просто, без испуга спросила Бела.
В свои годы она прошла многое. Ее правление началось с войны. Ее трон был передан ей путем свержения занимавшего его тирана. И даже тогда, когда она взошла на престол, распри соседей с ее королевством не прекратились. Не унимались они и до сих пор. Поэтому Бела постоянно была начеку – носила с собой нож и умела им пользоваться. Она была хороша в драке, и не проходило и дня, чтобы молодая королева не брала уроков боя.
- Покажитесь, - приказала она. – Я не сделаю вам ничего дурного.
Она не рассчитывала на то, что ночной лазутчик внемлет ее словам, но произошло неожиданное. Из-за высокого, в человеческий рост куста, что соседствовал с розами, показался мужской силуэт.
- Извините меня, - ответствовал высокий юношеский голос. – Я не хотел.
- Чего не хотели? – всматриваясь в темноту, спросила Бела.
- Напугать вас, - ответил юноша.
«Напугать меня?» - удивилась королева.
Тот, кто пробрался к ней в сад, был явно не местный. И не из тех, кто охотились за королевой. Этот кто-то не знал, что ее величество прекрасно дерется и владеет оружием. Этот кто-то вообще считал, что женщина, встретив незнакомца ночью, должна обязательно испугаться.
- Кто вы?
Юноша сделал шаг вперед, покидая защищающую его тень, и оказался на залитой желтым светом дорожке. Ему было не видно Белу, зато ее величеству было видно того, кто вышел к ней.
Он был на добрый десяток лет моложе ее самой. Высокий, стройный, с женственными чертами лица. Таких красивых в своих владениях Бела еще не встречала.
- Откуда вы?
Она понимала, что подобные вопросы вовсе не для той ситуации, в которой оказались они оба, но юноша не был настроен враждебно и более походил на заблудившегося путника, чем на вора и убийцу.
- Я родом из Западного Суссекса.
- Никогда о таком не слышала.
- Это в Англии… А я впервые оказался в этих землях.
- Что же вы искали здесь, в моем саду? – она сделала несколько шагов в сторону, давая юноше возможность рассмотреть свое лицо.
Но это не возымело ровным счетом никакого результата – ночной гость не знал, кто такая Бела и смотрел на женщину просто, без подобострастия, с которым к ней обращалось большинство подданных.
- Я искал одно растение…
- Какое?
- Я не знаю его названия. У меня на родине оно растет по весне. Моя девушка выращивает его дома…
- У вас есть девушка?
- Ну, - замялся юноша, - не то чтобы девушка…
- Она вам нравится? – улыбнулась Бела.
- Да, немного, - ей улыбнулись в ответ.
Разговор получался крайне глупым. Для себя Бела уже сделала все возможные выводы: тот, кто забрался на ее территорию вовсе никакой не разбойник, а обычный мальчишка, приехавший, допустим, со своим отцом-торговцем в ее королевство и по незнанию забравшийся в сад ее величества за цветком для своей девушки. Такого не стоило бояться, из-за такого не стоило беспокоиться охрану.
В руке юноша держал маленький букет из сорванных трав.
- Мой дядя говорит, что это растение чуть не забрало мою жизнь.
- Зачем же вы вновь ищите с ним встречи?
- Я не верю дяде, - смущаясь, признался юноша.
- Зря, - улыбнулась Бела. – Мне известно это растение. Оно приносит смерть тем, кто сполна выпивает его яд, и дарует сон тем, кто лишь пригубит его. Моя мать любила его цветы. Как и розы, - добавила Бела, касаясь рукой куста. – Ее всегда тянуло к опасности.
- Ваша матушка хорошая травница?
- Нет, - Бела рассмеялась. – Моя мать бывшая королева этой страны.
Она заметила, как юноша потупил взор. До него наконец-то дошло то, перед кем он стоит. И Бела заметила, что она сама беззастенчиво любуется этим мальчиком – таким юным, таким красивым, до поры цветения которого еще преступно много лет. Ее величество совсем не по-женски ухмыльнулось – вот что значит много лет быть одной.
- Не составите ли вы мне компанию этим вечером? – неожиданно для самой себе задала юноше вопрос Бела.
- А вы… А вы не прикажите меня выпороть?
- Нет, - она снова рассмеялась. – Достаточно уже и того, что вы, смотри-ка, от страха передо мной чуть в штаны не надели.
- А вы… Вы – королева? – услышав ее речь, усомнился юноша.
- Самая что ни на есть настоящая, - заверила его Бела и, поведя рукой, пригласила следовать за ней.

@темы: Фантворчество, Fanfiction

---

«The Hollow Crown» Часть III. Глава 16.

[1986-2004]

Название: «The Hollow Crown»
Часть III.
Глава 16.
Автор:  1986-2004
Бета:  Леония
Гамма:  *Morgo*
Фандом: к/ф «Snow White and the Huntsman», т/ф «The Hollow Crown»
Персонажи: Эрик/Генрих
Рейтинг: NC-17
Жанр: Crossover, Angst, Romance
Саммари: Однажды беглец и скиталец по миру Эрик, убегая от судьбы, спасает от лесных разбойников мальчишку. И эта встреча становится судьбоносной для них обоих.
Предупреждения: Slash, OOC, OC, AU (сугубо личные мысли автора на темы как исторической действительности, так и действительности, созданной телеканалом ВВС; образы и характеры героев, а также их поступки остаются на усмотрение автора), ненормативная лексика
Состояние: в процессе
Размещение: только с разрешения автора
Дисклеймер: отказываюсь.
От автора: «Свобода – это семь метров и еще чуть-чуть» (с)

Главы 1 - 10

Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15

Весна пришла неторопливо и оттого почти незаметно. В один из дней, тянувшихся друг за другом, как вереница одинаковых цыплят, спешащих не отстать от мамки, Дью отметил, что солнце припекает по-особому тепло и по земле вполне можно пройтись босиком.
Марша несколько часов кряду стирала накопившееся белье, которое трое ее мужчин относили на славу. Она стояла, раскрасневшаяся, возле ограждения, служившего постоялому двору забором – развешивала мокрые вещи сушиться. Дью, аккуратно ступая, дабы не спугнуть голубку, подобрался к женщине сзади и, распахнув объятия, резко схватил Маршу за талию, быстро прижав к себе. Женщина охнула и выронила из рук корзину с бельем. И тут уж пришел черед Дью пугаться.
- Это я! Я! – затараторил он, вжимая голову в плечи и чуть отодвигаясь от Марши. – Только не бей.
- Знаешь же, что могу и отвесить, - поцокала она языком, даже не стараясь выкрутиться из сжимавших ее объятий.
- Знаю, - улыбнулся Дью, утыкаясь носом Марше в плечо. – Но ничего не могу с собой поделать.
В течение месяца, пока природа этого края пробуждалась от тепла, их маленький отряд, включая людей Харольда, пытался добиться аудиенции королевы, но все было тщетно. Эван с Айком старались особо не высовываться и предпочитали действовать тайно, поэтому от них проку оказалось мало. Вот если бы Эрика нужно было выкрасть – другое дело. Тут бы и могучий Эван сгодился, и мальчишка-лекарь, который еще и замки вскрывал отменно. До этих же самых пор действовали только Дью и Харольд – те, кому незачем было таиться. Но английского солдата и наемника без роду и племени в гости к самой королеве никто не ждал. Ее двор безапелляционно отклонял любые запросы. Обращаться же к людям рангом ниже либо было делом ненадежным, либо те так же игнорировали просьбы и подкупы спасителей Эрика.
Зато у Дью появилось дело куда более важное, нежели забота о пропавшем друге. Как бы он ни пекся об Эрике, все его мысли занимала Марша. Внезапно для самого Дью, эта спустившаяся с небес богиня ответила на его робкие притязания взаимностью. Дью, который счет дням-то потерял, недолго размышлял над тем, почему такая красавица благоволит ему. Хотя сама Марша могла бы рассказать многое. За время их совместного путешествия английский солдат оказался единственным мужчиной, который постоянно оберегал ее, старался защитить от всех и всего, во всем и всегда был с ней рядом и – что не могло остаться незамеченным – не спускал с Марши влюбленного взгляда. Ее подкупила искренность, с какой этот мужчина относился к ней, его доброта и бесстрашие. В один из вечеров, когда отряд уже вошел в чужие земли, она подошла к Дью и, взяв его за руку, попросила отойти с ней в сторону.
- Вы не делаете попыток сбежать от нас, - она остановилась за сараем, там, где со двора их уже не было возможности увидеть, и, прислонившись спиной к стене, внимательно посмотрела на Дью.
- Да я как-то… - замялся тот, - не знаю. Чего от вас бежать, коли вы благое дело делаете.
- А коли дурное?
Дью не нашелся, что ответить, и, потупив взор, стал ждать, что же произойдет дальше. Он был уверен в том, что Маршу к нему подослали братья и на уме у этой женщины далеко не обычный разговор по душам. Но отчего-то такое положение дел не раздражало, а наоборот, интриговало. Ведь именно благодаря ему Дью разговаривал наедине со своей любимой женщиной, пускай даже она была настолько далека и недоступна, насколько это вообще было возможно.
- Эван с братом служат тому же человеку, что и вы, - совершенно неожиданно произнесла Марша. – Их нанял Томас Бьюфорт, чтобы следить за похищенным наемником. Уж не знаю, почему к одному человеку приставлена столь сильная охрана, будто от его безопасности зависит жизнь всего Британского королевства!
Она неодобрительно хмыкнула и замолчала, поглядывая на Дью – как отреагирует на ее слова? Что ответит?
У Дью слов не было. О том, что Эрика спасают по приказу Томаса Бьюфорта, ему стоило догадаться и раньше. Просто уж слишком невероятным казалось, чтобы за каким-то чужаком «правая рука» принца Уэльского присматривала. Но теперь, когда все встало на свои места, Дью не ощутил ни волнения, ни тревоги. Пускай хоть сам господь бог приказывает ему искать иголку в стоге сена – он согласен, лишь бы только Марша была рядом.
- У вас нет никаких оснований доверять кому-либо из нас, тем более братьям… Но я хочу… Мне важно, чтобы вы знали – вам незачем нас опасаться. Если вы на нашей стороне, - тихо добавила женщина.
Он много думал на ее счет и пришел к выводу, что лучшей жены ему вовек не сыскать. Марша умела все, начиная от хорошей драки и заканчивая готовкой. Бедра у нее были широкие, крепкие, такие, которые выдержат не одного, а целый десяток здоровых ребятишек. А что еще от женщины надо? Красива, дородна и с ним, с Дью, ведет себя покладисто. Вот только красота ее на самом деле все портила. Из-за нее Дью уже и не знал, как к женщине своей мечты подступиться. Особенно когда рядом был целый отряд молодых, подтянутых и бойких ребят. И еще этот Эван следил за ней так, словно она ему сестра или же невеста – глаз не спускал. Вот и сейчас, с минуту на минуту, он мог вынырнуть из-за сарая и потребовать объяснений.
- Вы хороший человек, - подавшись к Дью, заключила Марша.
- Ну да, - застенчиво улыбаясь, он почесал затылок, - неплохой, что уж там…
- Пойдемте, - она вновь взяла его за руку и потащила за собой в сарай.
Внутри сильно пахло застоявшимся сеном. Набросанное в стойлах, оно пролежало тут не один месяц, и даже по весне, когда начнут чистить помещение, его дух останется витать здесь еще долгие дни. Марша провела Дью через ряд пустующих стойл, так ни на одном из них не остановившись. Когда же до стены сарая оставалось два отделения, она наконец-то выбрала подходящее для них двоих укрытие и, затащив в него растерявшегося мужчину, тут же принялась распутывать на нем завязки штанов.
- Я… - начало было Дью, но Марша властно прервала его.
- Тихо, - скомандовала она. – И не говорите, что не думали об этом, что втайне не мечтали обо мне.
Ее ловкие пальцы, быстро справившись с завязками, юркнули Дью под пузо, нащупывая уютно сложенный вялый член, нисколько не смущаясь своих резких и грубоватых действий. И уж совсем привела Дью в смятение, когда, опустившись на колени, принялась жадно облизывать разбуженный ее действиями мужской причиндал.
В своих мечтах Дью представлял все вовсе не так, как оно получалось. Марша была хрупкой и нежной в его могучих объятиях. Ее ласки были лишены похотливой страсти и наглости. А он, сильный, опытный, любил ее, такую невесомую и светящуюся от своей красоты, как того требуют законы рыцарства. Вместо этого он получил жадную до его тела девицу, лишенную всякой скромности и к тому же взявшую на себя главную роль. И не сказать, чтобы ему это не нравилось. Мечты так и остались мечтами, а реальность оказалась в тысячу раз слаще, чем он ее представлял.
В тот раз им удалось побыть вместе ровно столько, сколько необходимо для быстрого, страстного и не смешанного со словами и чувствами секса. Марша, оправляя задранную и измятую юбку, наставляла Дью:
- Не вздумай кому-нибудь сказать. Ты погубишь нас обоих.
- Да дурак я, что ли? – обижался Дью, подвязывая штаны.
А сам про себя уже мыслил, как бы снова наброситься на эту чудесную женщину, как бы быстрее почувствовать ее вкус, ощутить на губах ее сок и запомнить на всю жизнь, насколько прекрасен бывает женский пол – когда его любишь и он любит тебя в ответ.
Ни разница в возрасте, ни в социальном статусе или же положении в обществе, ни родословная, которая не была ему известна, - ничто в Марше Дью не смущало. Он думал лишь о том, что наконец-то нашел ту единственную, с кем захотелось построить дом, создать семью и осесть до конца жизни где-нибудь на окраине старушки Англии. И жить спокойной, далекой от погонь и убийств жизнью, растить детей, а затем и внуков. И любить, бесконечно любить свою женщину.
С тех пор им редко удавалось побыть вместе. Чаще всего где-то поблизости присутствовали Эван или же Айк, который не упускал случая посмеяться над расположением Марши к толстяку. Сперва Дью казалось, что Эван обо всем знает и сморит на них с Маршей недобро, но шли дни, а здоровяк никак не проявлял своего недовольства, и Дью забыл о нем, с головой нырнув в омут своей любви.
- Где мальчишки? – оглянувшись, не смотрит ли на них кто, спросил Дью.
Марша, отмахнувшись от него полотенцем, вновь принялась развешивать белье.
- Сопровождают Харольда. Хотели посмотреть, реально ли будет выкрасть Эрика, а заодно послушать, что говорят.
- А что говорят?
- Вдруг уже и некого красть.
- Да брось ты…
- Все может быть, - она пожала плечами.
- Я принесу! – взвился Дью, поняв, что Марша направляется за следующей порцией белья.
- Ой, да справишься ли? – она подмигнула ему, но остановилась, ожидая, пока Дью сам дотащит до забора новую корзину со скрученными жгутом портками.
- А может, ну его?.. – бросая корзину у ног, предложил Дью. – Может?.. – он обнял ее, притягивая к себе и тыкаясь усами в шею Марше. – Ведь никого же нет.
Марша обняла его в ответ. Не спеша соглашаться, она внимательно рассматривала его лицо, на котором уже начали проступать признаки настоящей старости. Для своих лет Дью чертовски неплохо сохранился. Большинство мужчин уже к тридцати годам могло похвастаться и сединой, и глубокими морщинами, изъевшими лицо, и ртом, в котором не было доброй половины зубов. Дью же и в сорок, и в пятьдесят лет выглядел так, словно у него за пазухой спрятана фляжка с молодильной водой. Разве что зубы слегка подрастерял, да седина его после пятидесяти не миновала. И пузо нарастил, и за щеками глаз почти не видно...
- Староват я для тебя, - ухмыльнулся Дью.
- Нет, - она по-доброму усмехнулась. – Все люди стареют. Такова их судьба.
- Что люди говорить станут? Молодуха со стариком живет.
Дью попытался рассмеяться, но смех вышел совсем невеселым. Желание, подзуживавшее его все то время, что он провел рядом с Маршей, отступило на задний план, уступив место неудобным мыслям. Дью прекрасно осознавал свой возраст, то, как его потрепала жизнь, и то, какой невероятной была разница между ним и его любимой женщиной, чьи юность и красота затмевали звездное небо в тихую погоду. Где-то на периферии все еще маячила неугомонная жажда плоти, заставлявшая Дью бездумно обнимать, водить ладонями по телу Марши.
- Давай, - вдруг решился он, - когда с Эриком все образуется, просто сбежим ото всех? А? Уедем далеко-далеко, туда, где нас никто не знает. Куда-нибудь подальше от людских глаз. Ты же сама говорила, что тебе не нужны званые приемы и знать. Поселимся в спокойном местечке…
- Дью…
- Я не так стар, как ты думаешь. Я еще все могу… - он утер рукой усы. – Да ты и сама знаешь. Детишек настругаем… Что мы, хуже всех? У моих сестер вона их скока!
- Милый…
- Соглашайся. Соглашайся хотя бы сейчас. Даже если соврешь…
Он прижал ее к себе, вдавив в свое необъятное брюхо. Марша не стала сопротивляться и покорно положила светловолосую голову ему на плечо.
- Давай?..
- Хорошо, - тихо пообещала она и добавила: - Говорят, существует такое место, где нет королей и королевств. Там все равны. Там не неволят…
- Мы уедем туда.
- Уедем.
- Вдвоем.
- Вдвоем.
Это была самая сладкая ложь, какую только Дью слышал в своей жизни. Еще совсем недавно, будучи во хмелю, рыжеволосый Айк, разговаривая с Эваном, обещал ему поскорее убраться из этих земель – каких именно, он не сообщал – и, прихватив с собой Маршу, отправиться дальше - исследовать такой странный и почему-то непонятный молодому лекарю мир. Дью знал: как бы Марша ни любила его, она уйдет с братьями. По той же самой причине, по которой она бродила с ними по миру.

- Сколько человек будет размещено на левой трибуне?
Бела прошлась по зале, осматривая ее праздничное убранство. За ней, словно парочка деток, что несут фату невесты, семенили почтенные согбенные слуги. Похожие на карликов или же сказочных гномов, оба старичка, еще не добравшись до того возраста, когда сам бог велел убираться восвояси со службы, ловко жонглировали испещренными указаниями свитками, быстро и уверенно находя именно тот, который требовала королева.
- Не меньше двухсот человек, ваше величество, - сверяясь с бумагой, прошелестел за спиной у Белы один из старикашек.
- Получается, - прикинула королева, - около шестисот человек сидят на трибунах. И еще приблизительно столько же стоят в зале.
- Да, ваше величество.
- Удвойте охрану залы и выходов из дворца. И постарайтесь найти как можно больше мест для людей. Стоять должны единицы.
В конце залы, на возвышении, установили огромных размеров трон. Сидящая на нем Бела казалась маленькой девочкой, юной дочерью великого короля. Стороннему человеку трудно было представить, что вот эта хрупкая женщина в огромном, изукрашенном драгоценными камнями платье и есть правительница огромной страны. Два старичка, ведающие почти всеми делами, связанными с намечающимися в связи с приходом весны торжествами, расположившись по обе стороны от трона, готовили свитки для подачи королеве.
- Ваше величество, - раздался голос Епископа из другого конца залы, оттуда, где находился главный вход и где слуги, забравшись на стремянки, украшали дверной проем цветущими вьюнками.
- Епископ, - чуть склонила голову Бела, но с трона не поднялась и бумаг в сторону не отложила.
- Могу ли я отвлечь ее величество, высказав свое восхищение убранством этой залы?
- У меня много дел, ваше преосвященство. Думаю, лучшим выражением вашего восхищения будет ваше появление на празднике. Разделите с нашим народом радость от встречи еще одной замечательной весны!
- Всенепременно, ваше величество, - осклабился Епископ.
В отличие от того, каким он предстал в подвале при разговоре с Эриком, его преосвященство был одет празднично. Его тяжелое, черного цвета с золотистой вышивкой одеяние длиной до самого пола покрывало все тело Епископа, открытыми оставались лишь кисти рук и лицо. Даже шея его преосвященства была прикрыта высоким стоячим воротником, по краям которого змеился причудливый золотистый кант. Епископ выглядел самим воплощением роскоши.
- Думаю, - обратилась к одному из старичков-гномов Бела, - цветами можно украсить не только потолок. Развесьте венки на окнах, увейте плющом все вокруг. Пускай зала превратится в цветущий сад…
- Ваше величество, - коротко откашлявшись, встрял в ее объяснения Епископ, - не будет ли в такой день уместней продемонстрировать все величие королевского замка и вместо цветов украсить залу тем, что хранится в наших подвалах? Серебро и золото отлично впишутся в интерьер.
- Ваше преосвященство, это праздник весны, а не королевского двора, - сдержано улыбнулась ему Бела.
Она выглядела измученной, бледной, чего не скрывали даже наложенные на лицо краски. Естественный румянец давно сошел с ее лица, и сейчас его приходилось накладывать с помощью косметических средств, из-за чего при ближайшем рассмотрении юная девушка уже не казалась столь юной. Но верней всего о том, кто такая Бела на самом деле и сколько уже лет она занимает свой трон, говорили вовсе не еле заметные морщины на ее лице и не дорогое одеяние. Королеву выдавал тон, которым она общалась с миром. Тон, присущий только тем людям, в жилах которых течет странная, причудливая королевская кровь. Ее невозможно получить по воле народа, она не передается через брак или же постель случайных любовников. Эта зараза, впаянная в человека намертво, передавалась от родителей к детям, а от детей - к их детям. Не было в этой иерархии человека, попавшего в нее со стороны - королевская кровь была достоянием привилегированных.
- Весна приходит именно в наш дом, ваше величество. Наш монарх неотделим от нашего государства, нашего дома. Весна должна славить вас и вашу власть, а не наоборот.
- Ваше преосвященство, - уже натянуто улыбнулась Епископу Бела, - думаю, мы все сделаем, как и ранее, в тех традициях, к каким привык наш народ.
Ее тон перешел на какой-то иной, доступный не любому простому уху уровень. Со стороны могло показаться, что Бела все так же доброжелательна. И лишь все понимающий Епископ услышал, что больше настаивать не стоит. И, поклонившись, поспешил сменить тему.
- Что ж, - так же сдержано начал Епископ, - коли ваше величество не желает прислушаться к совету старика, - он покорно склонил голову, - то так тому и быть. На то вы и королева, что вам виднее, как правильней.
- Именно, ваше преосвященство.
- Но позвольте мне задать вам последний вопрос, ваше величество?
- Да, Епископ?
- Разрешите ли вы мне приготовить для вас маленький сюрприз? Завтра, на торжествах. Какая-то малость, которая пойдет вовсе не так, как было запланировано.
- Ваше преосвященство…
- Ваше величество, - он поклонился так низко, как только смогла позволить ему его тяжелая, почти негнущаяся ряса, - не отказывайте старику в милости. Будьте любезны, позвольте завтра порадовать вас.
- И вы, конечно, не скажете никому, что это будет, так, ваше преосвященство?
- На то он и сюрприз.
Старички терпеливо ожидали своей очереди, замерев по обе стороны от трона, прижав к груди кипы свитков. Даже слуги, украшавшие залу, замедлили работу, словно боясь потревожить разговор двух важных особ. И Беле, которая все это видела – замечала, как мир, готовый встретить весну, притормозил, ожидая ее решения, согласно кивнула Епископу.
- Вы даете мне свое величайшее дозволение? – словно не распознав королевский жест, переспросил Епископ.
- Даю. Вы можете быть свободны, ваше преосвященство. Я с радостью буду ждать вас на празднике. Вас и ваш сюрприз.
- Обязательно, моя королева, - попятившись назад и склонив голову, заверил ее Епископ. – Поверьте, ваше величество, вы будете так удивлены, что не сможете подобрать нужных слов.

@темы: Фантворчество, Fanfiction

---

«The Hollow Crown» Часть III. Глава 15.

[1986-2004]

Название: «The Hollow Crown»
Часть III.
Глава 15.
Автор:  1986-2004
Бета:  Рицу-рё
Гамма:  *Morgo*
Фандом: к/ф «Snow White and the Huntsman», т/ф «The Hollow Crown»
Персонажи: Эрик/Генрих
Рейтинг: NC-17
Жанр: Crossover, Angst, Romance
Саммари: Однажды беглец и скиталец по миру Эрик, убегая от судьбы, спасает от лесных разбойников мальчишку. И эта встреча становится судьбоносной для них обоих.
Предупреждения: Slash, OOC, OC, AU (сугубо личные мысли автора на темы как исторической действительности, так и действительности, созданной телеканалом ВВС; образы и характеры героев, а также их поступки остаются на усмотрение автора), ненормативная лексика
Состояние: в процессе
Размещение: только с разрешения автора
Дисклеймер: отказываюсь.
От автора: «Свобода – это семь метров и еще чуть-чуть» (с)

Главы 1 - 10

Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14

Он не был в этих землях около десяти лет. Когда Эрик уходил, в природе пробуждалась зима. Поземка стелилась ему под ноги, то ли пытаясь остановить, то ли подгоняя. Кроны деревьев оголились, сбросили последние пожелтевшие, осенние листья. В то раннее утро, когда он покинул свой дом, на всем, до чего дотягивался глаз, лежал иней. Даже на усах вставшего ни свет ни заря трактирщика белел тонкий слой льда.
«Интересно, что стало с моим домом?»
Снесли ли его за ненадобностью или же отдали в пользование какой-нибудь семье, которая перебралась в него из своего прохудившегося барака? А, может, дом по-прежнему стоит там, где и раньше – чуть дальше от центра деревни, недалеко от того места, где варили лучший в округе эль и был установлен негласный бордель.
Эрик спрыгнул с уступа, позволявшего подтянуться и выглянуть за решетку, и опустился на пол, прижавшись спиной к холодной стене. Он находился в тюрьме уже не первый месяц, и просмотр того, что происходит за окном на улице, оставалось его единственным развлечением.
Когда его волокли до боли знакомыми улицами столицы, мало кто обращал на это внимания. За то время, пока Эрик отсутствовал на родине, его успели забыть. Мало ли кто, когда и кем служил при королеве! А вот преступников и просто неугодных здесь ловили часто. Поэтому вид закованного в кандалы человека никак не привлекал достопочтенную публику. И те, кто доставлял пленника в подземелья головного замка, без лишнего шума смогли провести Эрика до места назначения.
Он не мог понять одного: зачем, спустя столько лет, Бела все же обманула его? Сказала, что больше не держит и отпускает, а затем так по предательски схватила и приволокла домой. Это все было так на нее не похоже, что до самой столицы Эрик рассчитывал - он ошибся и отряд сопровождавших его людей вовсе не соотечественники, узнаваемые по характерному говору. Но стоило увидеть вырастающие на горизонте замковые башни, как все сомнения отпали сами собой.
В конце тюремного коридора послышался шум. Лязгнули замки. До слуха Эрика донесся приглушенный разговор. Тот, кто притащил его сюда под конвоем, переговаривался с надзирателем. Через несколько минут перед камерой появилась толстая фигура обрюзгшего человека в летах. За ним – высокий, подтянутый парень, приехавший за Эриком в сам Чичестер.
- Подъем, - скомандовал молодчик, ожидая пока надзиратель отопрет замок. – Без глупостей, - предупредил он.
Глупостей в жизни Эрика и так хватало. Выйдя из камеры, он заметил в конце коридора группу дородных ребят, всю состоящую из королевской охраны. С такими, как эти, подумалось Эрику, связывать в одиночку – себе дороже. Даже, если ты сам когда-то был в их рядах.
- Все, как приказали, - прохрипел надсмотрщик, кланяясь главному молодчику. – Ни с кем не разговаривал, никого не видел. Сидел, один одинешенек.
Молодчик кинул надзирателю звонкую монету и, пропуская Эрика перед собой, проследовал с ним вместе к группе ожидающих гвардейцев.

О том, что никто, кроме заинтересованных лиц, не знает, что он вернулся на родину, Эрик понял тогда, когда его повели не прямыми, всем известными залами, а окольными путями – тайными коридорами, проложенными внутри толстых замковых стен и окольцовывающими каждую из башен в несколько уровней. Он сам когда-то конвоировал по этим скрытым от глаз простых смертных ходам ворованных преступников и желающих скрыться от лишних глаз политиков, гостей, которые приезжали к Беле и не хотели быть узнанными при дворе, религиозных деятелей, бойцов сопротивления. В конце концов, было время, когда Эрик предпочитал с большей охотой ходить по этим полутемным коридорам, нежели свободно расхаживать по замку и следовать ненавистному положенному этикету каждый раз, как судьба сталкивала его с кем-то из придворных.
Сопровождающий его молодчик, ткнув на прощание в спину, впихнул Эрика в маленькую комнату – предбанник, в который можно было попасть, стоило лишь взять много левее на очередном витке подъема. В дальней стене находилась массивная, изукрашенная резьбой деревянная дверь, которой во времена служения Эрика здесь еще не было.
- Тебя ждут, - раздался за спиной голос парня, а затем выход, через который можно было вновь попасть в извилистые коридоры, захлопнулся.
Ну, все. Сейчас должно выясниться то, над чем Эрик думал всю долгую дорогу домой – зачем? Зачем придала? Зачем соврала? Зачем притащила на родину? Бесконечное число вопросов, ни один из которых не стоил ответа. Потому что Бела была и остается королевой. А короли не дают объяснений – они делают то, что считают нужным. Эрик оправил рубаху, запихнув ее за пояс штанов и дернул за ручку.
За дверью оказалось вовсе не то, что он ожидал. Бела в таких комнатах не принимала даже отъявленных преступников. Бела вообще не принимала кого-либо тайно, стараясь, чтобы все, что она делает, было на виду у народа. Таких правителей, думал Эрик, которые нашли баланс между правдой и любовью и верой своего народа – единицы. И наверняка эти люди – быстро вымирающий вид.
Конура, в которую он попал, больше походила на погреб в трактире миссис Куикли: низкие потолки давили, создавая ощущение тесноты и духоты; предметов мебели тут было так много и стояло оно все так близко друг к другу, что казалось, будто это не место для переговоров или же допроса, а склад, куда прислуга относит сломавшиеся столы и стулья; грубая кладка стен, поросшая плесенью; сырость и запах разбросанного по углам мокнущего сена. За одним из многочисленных столов сидел полноватого вида человек в обычной рясе священнослужителя. Лысину прикрывала маленькая черная шапочка, сидящая на его голове так, словно бы ее чем приклеили. Человек склонился над бумагами, делая вид, что не услышал хлопка от закрывшейся двери, и сосредоточенно читал.
- Хорошо ли этой осенью шла куропатка, ваше преосвященство? – невесело усмехаясь, задал вопрос Эрик.
- Отлично, просто отлично мой мальчик, - не отрывая взгляда от бумаг, ответил Епископ. – Вы, я так полагаю, находитесь в полном здравии?
- Вашими молитвами, ваше преосвященство.
- Ну, что вы! Что вы!
Он наконец-то отложил свиток и, потерев переносицу большим и указательным пальцами, поднял полный дружелюбности и благости взгляд на своего пленника.
- Зачем меня сюда притащили?
- Хотите воды? – будто бы не услышав вопроса, осведомился Епископ. – Чистейшая. И, поверьте мне, самая вкусная во всем королевстве. – Он перелил воду из кувшина в чашу. - Я дурного не посоветую.
- Я задал вам вопрос.
- Дорогой друг, - его преосвященство поднялся из-за стола и, по дуге, пошел вокруг Эрика, - на вашем месте… в вашем положении, я бы не стал так настаивать. К тому же, на кой вам знать, зачем это было сделано? Было бы логичней узнать, что с вами будет теперь, когда вы у нас.
Только сейчас Эрик заметил, что дверей в комнате несколько. И за каждой – он мог дать голову на отсечение – гвардейцы. Толпы гвардейцев. Уж кто-кто, а Епископ-то знает, на что способен бывший слуга королевы. Этот хитрый лис обезопасил себя со всех сторон. Стоит Эрику переступить с ноги на ногу, как его преосвященство поднимет крик и в комнату ворвутся вооруженные солдаты. Эрик даже не успеет взять этого кривляку в заложники. Хотя мысль, конечно, интересная.
Видимо Епископ понял, что перегнул палку, заставив хваткий ум наемника тут же искать пути отступления, и, подойдя к Эрику на шаг ближе, словно это означало великое доверие, заговорил совсем по-другому.
- Вы прекрасно помните, кто я. И прекрасно понимаете, где вы сейчас находитесь. Ваше положение незавидное, потому что вы расслабились и дали взять себя в плен. Но вы можете его поправить, - он сделал драматическую паузу, склонив голову вбок и искоса посмотрев на пленника, - согласившись с нами сотрудничать.
- Ее величество решила вернуть меня на службу?
- Можно сказать и так.
- Я не вернусь.
- Не стоит принимать столь опрометчивых решений, мой друг. Вы же понимаете, что сейчас не самое подходящее место для споров.
Двух шагов хватит на то, чтобы добраться до этого, набитого самолюбованием бурдюка. Взять в локтевой захват, притянуть эту проплешную голову к своей груди и, надавив, выжать жизнь из его преосвященства. Желание, которое мучило Эрика десять лет назад. Желание, которое мучает его до сих пор. Сейчас особенно. Когда этот самодовольный нахал, прохаживаясь подобно индюку, рассуждает о том, что ему, Эрику, следует делать и о чем думать. Все тоже самое, что и тогда, в тот раз, когда Беле срочно понадобился законный супруг. Иначе что же это за королева, восседающая на троне в гордом одиночестве и не имеющая возможности подарить стране наследника? А тут такая кандидатура! Герой войны, тот, кто помог избавить королевство от тирана, который больше десятилетия держал всех подданных в страхе. И сама Бела, смотрящая на него по-детски наивным, влюбленным взглядом, согласная почти с каждым его словом, считающая его чуть ли не богом, сошедшим с небес в ее жизнь. Но он не хотел быть королем. Эрик был против трона. Ему были не нужны власть, придворный этикет, любовь и служба подданных. Он представить себе не мог, как станет приказывать тем, с кем раньше одну похлебку на поле брани ел. Титул и власть казались концом жизни, вечной кабалой. И что же изменилось в этом его восприятии за те десять лет, что он отсутствовал? Ничего.
- В тот раз я не уговорил вас взять на себя бразды правления страной. Но я уговорил Белу. И вы трусливо сбежали. Бросили свою королеву. Не раскаиваетесь?
- Нет.
- Что так?
- Ее величество хорошая королева. Она найдет себе достойного мужа. А править – править она может и без сторонней помощи.
- Ваша вера в Белу настолько велика, что вы не видите очевидного – она не хорошая королева. Она просто королева. По праву крови. Но кто сказал, что раз ты родился под символом власти, ты будешь тем, кто доставит в свою страну процветание и благополучие? – Епископ развел руками. – Никто. Это просто принимается как факт, как неоспоримая истина. И точка! – Он ударил кулаком по столу.
Руки его дрожали. Поддавшись моментально вспыхнувшему гневу, Епископ вышел из себя, на долю секунды сняв с лица прилипчивую, едкую маску доброжелательности. Что-то, из того, что он сказал, было в корне ему ненавистно. Эрику не было дело до того, почему Епископ так близко к сердцу воспринимает королевскую власть. Ведь он сам ею облачен – фактически он проводник между богом и человеком, некий посредник, тот, кто словом может ввергнуть человека в пучину отчаяния, стоит ему посулить грешнику вечный ад.
- Я хочу исправить несправедливость. Хочу, чтобы в моем королевстве была не просто королева, хочу, чтобы у нее был самый лучший монарх, человек, который приведет страну к победе, к процветанию, тот, кто расширит ее границы, расскажет всему миру, кто она такая, возведет имя ее на трон, который увидит со своих небес сам господь бог!
И тут Эрик понял. Бесхитростная мозаика сложилась в целостную картину.
- И этим монархом, конечно же, будете вы.
- А вы, любезный, считали, что на эту роль я вас позвал? – широко улыбнулся ему Епископ.
- Вам не удастся совершить переворот. Народ любит ее величество.
- Народ может любить кого угодно, - кивнул Епископ, - на то у нас и свободное королевство. Но закон есть закон. И он не предполагает, чтобы на троне восседала преступница…
Эрик дернулся в сторону Епископа, но его преосвященство еще более прытко чем пленник кинулся в сторону одной из дверей.
- Не надо глупостей, - посоветовал Епископ. – Вы не успеете, а лишь навредите себе.
- Повторю свой вопрос: зачем меня сюда притащили? Я не помогу вашим планам. Даже, если бы мог. Я здесь никто.
- Как вам сказать… - заулыбался Епископ. – Вы герой войны, бывшая правая рука самой королевы. Даже если вас больше не помнит простой народ, люди из свиты королевы, ее помощники и слуги, весь государственный аппарат знает, кто вы. Вам верят. Вам поверят. Даже если вы вернетесь через десять лет бог весть где пошлявшись.
- Вы – дьявол.
- Я докажу, что Бела незаконно занимает свой трон. Она не по правилам заняла это место. Ее отец мог сколько угодно быть королем, сколько угодно растить свою наследницу в надежде на то, что та станет его достойным приемником, но факта того, что Бела взошла на трон по трупу, после убийства действующей королевы…
- Она была захватчиком!..
- А кому это интересно? Прежняя королева законно вышла замуж за отца Белы, законно стала монархом. И то, что девочка взошла на престол посредством убийства своей мачехи – это, как вы понимаете, аннулирует ее право на трон. Таковы наши законы. Не может править королевством тот, кто получил титул путем крови.
- Вас никто не поддержит.
- Вы были свидетелем того преступления, которое совершила Бела. Не смейте этого отрицать. Она – убийца. А вы – тот, кто ей помогал. И вы не посмеете солгать, что все было не так. Вы расскажите, как помогали Беле избавиться от тирании прошлой королевы, как свергли ее, как воцарился мир!.. – Епископ развел руками, словно с небес на него снизошла благодать. – И это будет сущей правдой. Но закона это не изменит – тот, кто пролил кровь за власть, не может быть правителем нашего королевства.
Эрик отлично помнил тот момент, когда решился уходить в чужие земли. Начало зимы. Зал переговоров. Он сидит по правую руку от Белы, слева запертый мельтешащим в своих речах и движениях королевским распорядителем. Напротив, облаченный в белое одеяние, восседает сам Епископ. И именно он ведет речь о том, что Бела преступно долго правит одна, что пора бы подумать о продолжении королевского рода – пора подумать о наследнике. Его концепция хорошо укладывается в преемственность власти и в те законы, которые велит исполнять его бог – плодитесь и размножайтесь. Поэтому Беле нечего ему возразить. Собственно, как и Эрику. У вас есть пожелания, ваше величество, обращается к королеве Епископ, кого бы вы хотели видеть своих супругом? Нет, отвечает Бела. А сама все смотрит на него, на Эрика и в ее этом взгляде уже готов ответ. Ответ, который знают все – и сам Эрик, и Епископ и даже королевский распорядитель, которому жутко неловко во всей этой ситуации и он не может понять, за каким чертом его сюда позвали. Потому что нужны сторонние свидетели, отвечает сам себе Эрик. И молчит. Молчит даже тогда, когда Епископ делает предположение, что, мол, было бы совсем отлично, если бы соседнее с королевским кресло занял кто-то свой, кто-то, кому небезразлична судьба королевства, кто хорошо знает местные законы и местную жизнь, и что он думает, будто бы у Белы уже есть кто-то на примете. Ведь не может же королева совсем не беспокоиться о продолжении своего, такого славного рода.
Эрик заговорил лишь тогда, когда остался с Белой наедине. Так и сказал – нет. Не буду я править, не для этого я создан, не хочу. Это не мое. Я верю в то, что ты найдешь достойного мужа, если тебе того хочется. Но я не могу им быть. Говорил недолго, но успел высказать все – честно, без утайки. И думал, что его слова возымели тот эффект, какой он и ждал – Бела поймет, прислушается. Но одного он не учел – веления женского сердца. На тот момент юная Бела просто не могла отпустить от себя того, кого любила больше жизни, ради кого была способна свернуть горы. И слова Епископа оказались для нее медом, а слова самого Эрика – ядом. Приказ о том, что свадьбе – быть, принял не рассудок королевы, а ее сердце. Ты делаешь ошибку, сказал ей тогда Эрик. И когда понял, что Бела не отступится, ушел.
- Я и раньше рассчитывал на вас, - признался Епископ. – Думал, сделаю вас королем. Сам вы деревенский увалень, а на ее величество имеете огромное влияние – управляй вами и будешь управлять королевой! Но вы малодушно сбежали.
«И не один раз», - промелькнула у Эрика мысль.
Генри он бросил так же, как бросил Белу. Только если в случае с королевой, которую любил как названную сестру, он точно был уверен, что делает правильно, то в случае с мальчишкой, без которого жизни своей не мыслил, Эрик – дня не проходило – клял себя, на чем свет стоит, что пришлось так поступить. Иначе, где бы был сейчас Генри? Где? С ним в тюряге?
- Что же сразу не представили народу? Чего тянете?
- А я и еще потяну, - разулыбался Епископ. – Месяцок, до тепла. Когда повеет весной, - повел он рукой, словно дирижируя кем-то. - Чтобы к праздничку поспеть. Будет день, когда мы вспоминаем и чтим наши законы. Не находите, лучшего времени, чтобы доказать виновность Белы нет?
И тут на разум Эрика упала все застилающая пелена. Терпение, словно бурдюк, в который закачали слишком много вина, насколько могло быстро пошло трещинами и уже через несколько секунд оглушительно лопнуло. То ли вспоминания о Генри и собственная вина за то, что бросил любимого человека, то ли все то, через что должна была пройти Бела на предстоящем весеннем празднике, то ли усталость и измотанность всем тем, что делала с ним жизнь, а может быть все это вместе взятое – разом, навалившись, подтолкнув Эрика в спину, заставило его, подлетев к Епископу, который так и не успел добежать до спасительной двери, и, ухватив того за горло, прижать всем своим весом к поверхности стола и душить - душить, что есть силы, выжать весь дух из этого мерзкого, богоугодного существа, которое все никак не успокоится – мотает и выматывает чужие человеческие судьбы, ломает их и подстраивает под свои прихоти.
Наверное, он слишком громко шумел, а, может быть, Епископ успел что-то крикнуть своим гвардейцам, но не прошло и минуты, как несколько увесистых ребят уже оттаскивали Эрика от задыхающегося, раскрасневшегося его преосвященства. Но даже тогда он не пришел в себя – начал остервенело отбиваться, бить наугад, наотмашь, куда и кому попадет. Ему почти удалось вырваться из чужого захвата, но тут подоспела помощь и кто-то бесстрашный, размахнувшись, вышиб из Эрика сознание.

Мальчишка-посыльный застыл, словно каменное изваяние, боясь шелохнуться, и тем самым выдать свое присутствие. Пока Томас Бьюфорт читал послание, он так и не посмел переступить с ноги на ногу, хотя боль в суставах, порожденная проделанной дальней дорогой, требовала совсем обратного. А уж когда к концу письма господин побледнел словно мел и схватился за голову, мальчишка решил, что лучше пускай у него совсем отнимутся ноги, чем он сейчас примет на свою грешную голову гнев богоподобного младшего Бьюфорта. Но кара небесная так и не последовала. Вместо нее господин молча выбежал из залы, а затем, вернувшись, притащил за собой своего старшего братца – епископа Винчестерского.
- Он мне голову оторвет, - панически тараторил Томас Бьюфорт. – Меня ждет плаха.
- Что вы такое говорите, брат мой? Чем вы заслужили немилость короля?
- Короля?! – вспыхнул Томас. – Ах, если бы короля! Наш Болингброк подобными шуточками не страдает. А, вот, его сын…
И тут младший Бьюфорт заметил замершего у дверей мальчишку.
- Я могу идти? – робко просипел тот, почти что одновременно с вопросом читая про себя молитву Деве Марии.
- Пшел вон! – выплюнул слова Томас Бьюфорт. – И чтобы молчал как рыба. Иначе, клянусь богом, я тебя…
- Я все понял, господин! – поспешил заверить его посыльный, которого в ту же секунду не стало в зале.
- Ваши люди не справились? – догадался Генри.
- Нет, - покачал головой Томас, - не справились. И я не знаю, что мне делать. Если в ближайшее время не поспеет весть о том, что они нашли этого чертового Эрика, и мне придется обо всем доложить племяннику…
- Пока лучше не думать об этом, - аккуратно предложил епископ. – Те люди, которых вы за ним послали – вы сами мне рассказывали, вторая стража – обладают многими талантами. Они вызволят его. Я уверен.
- А если нет? – Томаса Бьюфорта заметно трясло.
- Тогда, дорогой брат, нам придется придумать красивую историю о героически погибшем наемнике, который ценой своей жизни спас всю британскую монархию.
- Это не спасет меня от виселицы.
- Все мы смертны, брат, - улыбнулся его преосвященство. – И, как любой смертный, в час опасности, способны извернуться так, как никогда бы про себя не подумали.
- Помолитесь за меня, любезный брат, - насупившись, посмотрел на Генри Томас. – Потому что нашему мальчику проще лишиться английского престола, чем этого человека.

@темы: Фантворчество, Fanfiction

---

«The Hollow Crown» Часть III. Глава 14.

[1986-2004]

Название: «The Hollow Crown»
Часть III.
Глава 14.
Автор:  1986-2004
Бета:  Леония
Гамма:  *Morgo*
Фандом: к/ф «Snow White and the Huntsman», т/ф «The Hollow Crown»
Персонажи: Эрик/Генрих
Рейтинг: NC-17
Жанр: Crossover, Angst, Romance
Саммари: Однажды беглец и скиталец по миру Эрик, убегая от судьбы, спасает от лесных разбойников мальчишку. И эта встреча становится судьбоносной для них обоих.
Предупреждения: Slash, OOC, OC, AU (сугубо личные мысли автора на темы как исторической действительности, так и действительности, созданной телеканалом ВВС; образы и характеры героев, а также их поступки остаются на усмотрение автора), ненормативная лексика
Состояние: в процессе
Размещение: только с разрешения автора
Дисклеймер: отказываюсь.
От автора: «Свобода – это семь метров и еще чуть-чуть» (с)

Главы 1- 10

Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13

Он знал Ларка столько же, сколько знал себя. Помнил его совсем мелким пацаном, вместе с которым сбегал в лес от родительского гнева. Харольд был одного с ним возраста, роста и сложения. Разве что годы работы в поле одного и ратные подвиги другого проложили между ними непреодолимую пропасть, сделав настолько разными людьми, насколько это вообще было возможно.
Ларк прижил троих сыновей от двух разных жен. Рано овдовев, он решил, что негоже растить оставленного ему сына одному, и взял девушку из другой деревни – от слухов и недоброго взгляда подальше от исконной родины. Та принесла ему еще двоих и на том остановилась, переболев какой-то тяжелой хворью. Местный лекарь охал, славил господа бога и лепетал о том, как несказанно повезло Ларку и сыновьям – болезнь их матери уносила каждую вторую женщину, будь она горожанкой или же сельчанкой. С тех пор Ларк решил, что смерть покинула их семью, удовлетворившись жизнью первой жены в качестве платы.
У Харольда не было никого. Семьей он считал свой отряд. Братом именовал Даймонда – парнишку, пойманного за воровство и вместо лютой порки обученного ратному делу и взятого в долю. К счастью Харольда, он неплохо разбирался в людях и в Даймонде не ошибся.
- Бог ведает, откуда они появились, – рассказывал Ларк. - Тот пузан говорил, что они едут в Чичестер, искать друга.
- Значит, - повертев в руках кружку, задумчиво произнес Харольд, - они направляются в Западный Суссекс.
- Получается, так, - согласился Ларк. – Тот из них, что покрупнее, следопыт.
- Я заметил.
- Вот только, думаю, не дойдут они до Чичестера. Есть у меня такое предчувствие.
- Не дойдут, - покачал головой Харольд. – Все видели Айбла мертвым?
Ларк утвердительно кивнул, предварительно оглянувшись по сторонам, словно в его доме могли появиться лишние уши.
В кухне они сидели вдвоем, задумчиво потягивая херес. Мать семейства отправила старших сыновей ухаживать за скотиной, а сама осталась с Айблом, которому час от часу становилось все лучше. Гости же, появившиеся в доме столь неожиданным образом, отдыхали в сарае, где гостеприимная Маргарет постелила им ночлег. Женщина, которую сопровождал этот странный отряд из трех мужчин, отказалась от предложенной ей лежанки в доме, чем несказанно удивила хозяев. Хотя, казалось бы, куда уж дивиться больше.
- Завтра же в твой дом придут люди священника.
- Зачем?
- Хоронить мальчика.
- Но мой мальчик жив! – чуть не вскричал Ларк, привставая с лавки.
- Ты сам только что сказал, что все видели Айбла мертвым,- спокойно пояснил Харольд. – Значит, завтра в твой дом придет священник.
- Он уйдет ни с чем.
Они оба замолчали, стараясь разобраться в сложившейся ситуации. У старого доброго Ларка в голове не укладывалось, как такое могло произойти. Харольд же, напротив, не отрицал в этой жизни ничего. Появись перед ним хоть сам господь бог, хоть черт, хоть дьявол, и он бы не удивился. Он не боялся нечисти или же колдовства, считая, что вред человеку могут принести лишь меч да дыба. И злой язык.
- Что они сказали?
- Тот рыжий сказал, что это яд.
- Чей яд?
- Растения. Оно растет у нас на лугах. Но брешет, чертов ведьмак, брешет! Эти цветы не раньше июня распускаются!
- В июне, говоришь? - почесал короткую, густую бороду Харольд. – Уверен?
- Да вот те крест! – осенил себя крестным знамением Ларк. – Я чего боюсь, друг… Я же им свой кров дал, кормил их, хлеб с ними делил… Как же я теперь?
- Выгнать нельзя, - серьезно согласился Харольд. – Надо по-другому.
- Нас же не пощадят, ни меня, ни деток моих, - вдруг прослезился Ларк, носом утыкаясь в кружку. – Сожгут вместе с ведьмаком!
- Не похожи они на ведьмаков. Слишком уж… бесстрашные для тех, кто мертвых из могил поднимает. Они обычно к людям не выходят. И света сторонятся. Не то это.
- Да кто ж разбираться-то станет?! – взмолился Ларк. – К столбу всех до единого! И дело с концом.
- Так, - тяжело опираясь ладонями о стол, поднялся со стула Харольд, - пойду поговорю с Айблом.
Он уже выходил из кухни, когда резко вскочивший Ларк догнал его и, схватив за руку, смущаясь, тихо зашептал.
- Я вот чего боюсь, - начал он. – А вдруг… вдруг...
- Чего еще?
- А вдруг это вовсе не мой сын?..
- Ты чего несешь?
- Вдруг мертвяк какой? – обомлев, закончил Ларк.
- Не пори чушь, - сбросил его руку со своего плеча Харольд. – Мертвяков не бывает.
Ларк хотел было возразить, но Харольд, не желая слушать, вышел вон.

Дом, в котором проживало семейство Ларка, по меркам английской деревни был огромен. Всего-то при трех сыновьях, еще не успевших привести жен, он насчитывал более шести комнат, отделенных друг от друга не занавесками, а полноценными стенами, пригодный для жизни чердак, обширный погреб, вход в которой был сделан в полу кухни, и место, где, не выходя на улицу и не бегая к реке, можно обмыться после работы в поле. Ларк, отведя под это дело целый закуток возле свинарника, установил большую бадью, в которую его женушка не уставала доливать свежей воды.
Харольд знал, что этому семейству многие завидовали, и каждый второй был бы рад, если б в доме старика Ларка случилось какое несчастье. Поэтому о том, что младшего принесли домой мертвым, знала уже вся деревня. И шум-то поднялся вовсе не от того, что жалко пацана стало, а от того, что самому богатому на селе дому тоже наконец-то досталось хлебнуть горя.
Еще Харольд свято верил в то, что сказал рыжеволосый лекарь – парня отравили, не иначе. Такое случалось сплошь и рядом, и не было тут ничего странного. А вот каким таким образом мальчишка вытащил Айбла с того света – это уже другой вопрос.
Младший сын Ларка лежал в подсвеченной огарком свечи маленькой комнате, укрытый сшитым из многочисленных лоскутов одеялом и оплакиваемый своей матушкой, не выпускавшей из ладоней его руки.
- Маргарет, - положив тяжелую руку на плечо женщины, обратился к ней Харольд, - позволь мне поговорить с твоим сыном.
Она не стала спорить. Покорно поднявшись, молча покинула комнату, бросив напоследок на своего мальчика полный слез взгляд. Харольд занял возле кровати ее место.
- Я умру? – поинтересовался тяжело дышащий Айбл.
Он был похож лицом на свою милую мать. Этой весной ему должно было исполниться шестнадцать. Еще год-два - и юношеская смазливость навсегда покинет черты его лица, приблизив внешность Айбла к отцовской. Харольд помнил, каким в его годы был Ларк и как на него поглядывали все деревенские девчонки. Тогда он нещадно завидовал другу. Впрочем, как и сейчас. Но если в юности Харольду было тяжело принять поражение и в день свадьбы Ларка и его первой жены бросить отчий дом и уехать на заработки, то сейчас он смирился с данной ему судьбой окончательно. Холодными ночами мысли о семье и доме больше его не беспокоили. Харольд выбрал свою дорогу и сам нес ответственность за свой выбор.
- Нет, не умрешь. Расскажи мне, как все было.
- Я был у Марты, когда пришел Лихнис. Мы давно собирались поохотиться…
- Так.
- Мы быстро простились с Мартой, и я ушел… По дороге мне стало дурно.
- Говорят, ты какой-то цветок во рту держал.
- Цветок?
- Цветок, - пояснил Харольд. – Растение. Травинку. Что ты жевал перед тем, как тебе стало плохо?
- Я не помню…
- Что ты ел? Марта угощала тебя чем-то?
- Нет… Вы… Вы думаете, Марта могла меня?!..
- Нет. Конечно, нет. Ты любишь ее? – стараясь успокоить парня, перевел разговор Харольд.
Но Айбл с самого детства знал дядьку Харольда, отцовского старого приятеля и прославленного на весь юг Англии наемника. Поэтому волнение его возросло, а дыхание участилось. Перед внутренним взором возникла милая сердцу Марта, с ее золотыми косами, бледноватой кожей лица и тонкими, совсем как у городской госпожи руками. Она стояла перед ним, смущаясь, не в силах заставить себя поцеловать возлюбленного при его брате, что ожидал в дверях. В своих мыслях Айбл развернулся и, оторвав веточку растения, росшего в горшке на столе у окна, пошел к брату…
- Стойте! – попытался закричать он, но вместо крика получился болезненный хрип.
Харольд и не думал говорить. Он смотрел на Айбла внимательно, словно выясняя, соврет ли он сейчас или же нет.
- Жевал! Я жевал травинку… листок… я сорвал… У Марты на окне!
- Что за растение?
- Не знаю. У нас на лугу по весне похожее цветет. Марта любит цветы. Даже одну зиму без них прожить не может.
- Ясно. Ладно, отсыпайся.
- Так Марта не?..
- Все хорошо с твоей Мартой.
Харольд отошел от постели больного. В том, что рыжеволосый паренек никакой не чародей, а скорее всего действительно лекарь, он уже не сомневался. Оставалось решить, куда девать Айбла. Для всех жителей деревни мальчишка был мертв. Сообщи им, что он жив - и, Ларк прав, костер ждет не только чужеземцев, но и всю семью. Харольд резко остановился возле сарая, в котором ночевали незваные и негаданные гости, и, немного подумав, свернул ко входу. Возможно, делать так не стоило, но в насыщенной опасностями жизни Харольда практически не было того, чего бы он по-настоящему опасался. В любом случае, меч висел у него на поясе. И этого было достаточно.

Нед Пойнс проснулся в раю. Еще до того, как он открыл глаза и вспомнил, где находится, его тело ощутило приятную истому, утреннюю негу. Кожи касалось нечто мягкое, воздушное и в тоже время согревающее. Человеку, который порой вполне привычно спал на улице, под деревом или же под забором, трудно было поверить, что это всего-навсего одеяло. Никогда доселе пробуждение не было для Пойнса столь приятным, что и просыпаться даже не хотелось. И, тем не менее, пришлось.
Генри прохаживался взад-вперед вдоль окон спальни, читая длинную бумагу. Он хмурился, словно суть письма казалась ему крайне затруднительной или же неприятной. И Нед посчитал, что будет лучше, если он все-таки встанет. Вдруг принц уже и забыл про него и сейчас занят делами, при решении которых слуге лучше не присутствовать?
Но как только Нед сел на постели, Генри, не отрывая взгляда от письма, спросил:
- Есть хочешь?
- Было бы неплохо, ваше высочество.
- Умыться можно там, - указал Хэл на темный проем в стене, справа от кровати. – А там, - кивнул он на пуф, что стоял напротив одного из длинных, огромных окон, - одежда.
Сейчас все для Неда было в новинку: и брэ, которых он никогда в жизни не имел, даже когда предоставлялась возможность ими обзавестись, и чистая льняная рубаха, которая даже похрустывала, стоило согнуть руку в локте. Шоссы – высокие, из плотной шерсти, благодаря чему в них и в зимнюю погоду можно было спокойно ходить по улице, доходили до самых бедер, а сверху подвязывались шнурками, в свою очередь крепившимися к опоясывающему талию поясу. Даже дублет - и тот Генри выделил для своего слуги новый. В конечном итоге, стоило Неду одеться во все приготовленное для него принцем, как он чудесно преобразился в великовозрастного пажа, отчего-то слишком уж задержавшегося на своем посту.
О такой жизни он мог только мечтать. Мог, но никогда не мечтал, потому что прагматичные жители лондонских улиц прекрасно знали - ни один удачный случай не сделает из них хозяев жизни.
Завтракали на зимней веранде, из окон которой виднелась добрая часть Виндзора. Пойнс, с самого своего пробуждения мучимый голодом, не желая показаться тупым простолюдином, ел медленно, внимательно следя за тем, что и как берет со стола его господин. Подавали мягкие булочки, яйца, овощи, грибы, а также тонко нарезанное красное мясо. Дежуривший у стола слуга не только принес воду, но и сам разлил ее по чашкам.
Вода оказалась настолько вкусной, что Пойнс вылакал почти весь кувшин. Для него, человека из грязного многолюдного города, который зима обходила стороной за много миль, лишь обдавая его жителей морозом, было непостижимой роскошью попробовать растопленную снеговую воду. Сам снег считался невиданной диковиной. Что уж говорить о том, что где-то он выпадал чистый, белоснежный и из него можно было получить лучший напиток в мире.
- Где наш старый пройдоха? – решил заговорить с молчаливо завтракавшим принцем Нед. – Вчера, небось, знатно опустошил он ваши винные погреба!
- Пускай хоть упьется, - разбивая яйцо ложечкой, ответил Генри.
- Я могу найти его, коли прикажете. Думаю, он валяется где-то возле бочек с вином, дрыхнет сном праведника.
- Не стоит. Скажи мне, когда ты намерен вернуться в Лондон?
- Как ваше высочество отошлет меня назад.
- В таком случае его высочество оставляет тебя в Виндзоре.
Генри поднял взгляд от тарелки. Он смотрел на Неда без вопроса или же ожидания, и его слова были не просьбой.
- Как прикажете.
Оставшееся время завтрака прошло в молчании. Генри сосредоточенно доедал булку, Нед потихоньку осматривал помещение столовой.
Бурые стены, украшенные портретами незнакомых строгих людей, казались такими высокими, что Пойнс никак не мог даже вообразить те приспособления, с помощью которых строили этот замок. Оба входа в столовую обрамляли испещренные золотистыми узорами выкрашенные в белый цвет косяки. Золото сияло повсюду: оно либо было вплавлено в стены, осело ровным слоем пыльцы на мебели, либо в золотистый цвет были покрашены находившиеся в комнате вещи и украшения. В целом создавалось впечатление, что помещения замка – череда множества сокровищниц, куда со всей страны от года к году свозят все больше и больше богатств. Страшно было думать, как должны выглядеть покои в Лондоне, в которых живет сам Генрих Болингброк.
После обеда Генри удалился к себе в кабинет для решения государственных дел. Несмотря на то, что отец отлучил его от власти, формально принц Уэльский все еще оставался действующим регентом Британского королевства и часть обязанностей продолжала лежать на нем.
Неду Генри дал полную свободу действий, сказав, что тот, до тех пор, пока он не нужен принцу, может делать все, что ему заблагорассудится. В пределах замка он волен перемещаться где хочет и куда хочет – Генри отдал распоряжение, чтобы Пойнса не трогала охрана и не цеплялась с вопросами о том, почему он здесь шастает, прислуга. За пределами замка Нед имел не меньшую власть распоряжаться своим телом и проявлять свою волю, разве что там никто бы его не смог защитить. Сообщив это, Генри удалился. Через пару минут от него пришел человек, передавший Неду кошель с деньгами.
Куда идти, если Виндзор, даже при условии твоей удивляющей иных частных соглядатаев осведомленности, - совершенно новое для тебя место? И что делать, если сам принц Уэльский оставил тебя при себе, наделив неприкосновенностью и правом делать все, что вздумается? Нед решил найти своего толстобрюхого друга и отправиться выпить в кабак. В любом случае, такое событие, как появление нового фаворита будущего короля, требовалось обмыть. И обдумать.
Толстяк нашелся на кухне мило болтающим с двумя цветущего вида кухарками. Женщины, соблазненные его дородным видом, льнули к нему сами. Еще до того, как неожиданный для виндзорских красавиц кавалер успел протянуть к заду одной из женщин руку, та уже сама подставлялась, смеясь и напрашиваясь на ласку.
- Собирайся, жирное брюхо! – окрикнул толстяка Пойнс. – Дело есть!
- И что же это за дело такое, мой юный друг? – весело откликнулся старик. – Неужели существует что-то более срочное, чем эти две упитанные цыпочки? – и он приобнял обеих кухарок, притиснув их к своим заплывшим жиром бокам.
Нед молча поднял руку и покачал на ладони увесистый кошель.
- Думаю, - усмехнулся он, - это вполне себе срочное, нет?
Через полчаса они оба уже сидели в одном из самых лучших кабаков Виндзора.
- Дорого же ты ценишь свой зад, Пойнс.
- Не дороже, чем ты, милый, - огрызнулся Нед.
- Тем не менее, меня его высочество воспринимает как шута придворного. Тебя же осчастливило своим королевским достоинством. По самые гланды, а, Пойнс? – загоготал толстяк, заливая смех доброй порцией недешевого эля.
- Да пошел ты к чертям, брюхастый. Ты лучше вот что мне скажи: как думаешь, на кой я нашему принцу сдался?
- Ебешься хорошо.
- Я серьезно.
- А я что, не серьезно? Рожа у тебя смазливая, молодость в крови пока еще играет. Не за твои же богатства он тебя сюда вызвал. У тебя и денег-то - только те, что он сам тебе подкинул.
- Слушай, старик, я что думаю. Нам надо как можно дольше находиться в милости нашего доброго Хэла. А посему слушай, что я скажу тебе: не смей вытворять ничего такого, что бы отвратило от нас эту золотую кормушку. Понял?
- Ты, малец, не указывай мне, как себя вести! Ты еще пешком под стол ходил, когда я уже обнажал свой меч, дабы наказать тех, кто наводил на меня напраслину! Будь осторожен! Или ты забыл, кто я таков?! Неужели ты сомневаешься в том, что погоня за звонкой монетой сделает из меня хитреца лучше, чем лиса, и мудреца хлеще, чем старики с Востока? Видать, ты и правда дурак, раз думаешь, что я настолько просто смотрю на жизнь.
- Ты своего не упустишь, - согласился с ним Пойнс.
На том они и порешили. Толстяк, выпив еще кружку и «одолжив» у Неда немного, на его взгляд, денег, отправился искать себе милую, добрую женщину, которая должна будет скрасить его безрадостный досуг. Пойнс же остался сидеть в кабаке, соображая, как быть дальше.
Самая главная опасность хождения в фаворитах у принца заключалась в том, что головы можно было лишиться в тот самый миг, когда королевской особе взбредет в голову сия идея. Никакого тебе суда, никакой защиты. Еще вчера тебя осыпали златом, а уже сегодня ты висишь на дыбе.
Помимо самого короля опасность представляли слуги и многочисленные придворные, которых господь бог не обделил завистью и злобой. Им все равно, что до этого Нед двадцать лет не жил, а выживал на улице, и ему, наконец-то дорвавшемуся до тепла, тоже хочется немного праздничного пирога, скупо выдаваемого старухой-жизнью. Любой донос мог стоить Пойнсу головы. Мало-мальская клевета грозила свести его в могилу. И это то, чем приходилось расплачиваться за сытую жизнь и привилегии.
Было и еще кое-что, мучившее Неда – сам Генри. Молодой мужчина, облеченный саном и властью, знакомый уличным нищебродам с самого что ни на есть своего детства, признающий одну с ними жизнь, буквально выросший у Пойнса на глазах и оказавшийся таким желанным, что даже – о, чудо! - вопрос денег отошел на задний план, – разве мог он позволить себе игнорировать такое опасное отношение? Ведь чуть замечтаешься, забудешься, увлечешься - и все, пиши пропало.
Нельзя, твердил себе Нед, опустошая очередную кружку с элем, нельзя влюбляться, нельзя любить, нельзя позволять себе терять голову. Ведь что такое любовь короля? Это всего лишь временное увлечение новой игрушкой. Что такое любовь по отношению к королю? Это хождение по лезвию бритвы. Поэтому соберись, Нед, ты должен мыслить здраво, ты должен быть холодным и расчетливым.
Он твердил себе это всю дорогу, возвращаясь в Виндзорский замок. И совершенно забыл о данных себе наказах, стоило только опуститься на землю ночи. Неда увлекли объятия Генри, его поцелуи, на которые принц не скупился. Теперь им никто не мог помешать. Старик, еще не истратив полученные от Пойнса деньги, знатно проматывал их по кабакам, меняя на херес и объятия любвеобильных кумушек. Прислуга давно спала, а охрана не лезла в дела принца. Двери были крепко заперты, а в окна смотрел единственный свидетель грехопадения – молчаливый полумесяц. Нед решил - будь что будет. Пускай принц Уэльский развлекается с ним, как хочет, пускай ласкает его такими же темными, слегка подсвеченными небесными светилами ночами. В конечном итоге, что он, слуга и голодранец, может сделать? Нет у него такой власти, чтобы противиться. И поэтому Генри, не встречая сопротивления, мучил распаленного и взбудораженного Пойнса на чистых, хрустящих простынях своей поистине королевской постели.
В этот раз Хэл ничего не говорил, не называл Неда красивым, не шептал ему каких-то глупостей. Он просто молча и сосредоточенно изматывал своего не привыкшего к проявлениям любви и подлинной страсти слугу ласками. Неду казалось, что его целуют сразу везде. Не успевал он подставиться левым боком, как Генри, перехватив его руки, разворачивал Пойнса лицом к себе и быстро и жадно касался губами шеи, тут же переходя на плечи, руки и опускаясь вниз, к животу. Нед хотел услужить своему принцу, но тому это было вовсе не нужно. Жадный до секса, изголодавшийся по чужому телу, Генри имел Пойнса так, что тот не успевал понять, что от него потребуется в следующий миг. И наконец сдавшись, совсем потеряв голову, он перестал следить за происходящим, полностью отдавшись во власть своего господина.
Так потянулись долгие, скучные дни и мучительно сладкие, томные ночи. Задница по утрам давала о себе знать слабой ноющей болью. Нед знал одно народное средство, помогающее при столь деликатных проблемах, и, осознав, что в скором времени Генри не собирается отсылать его в столицу, обзавелся им. Он мог бы даже поправиться, если бы сытная еда и спокойный сон не шли рука об руку с вытягивающим все силы сексом. И через месяц, и через два Пойнс оставался все таким же худощавым и похожим на подростка. У него завелись денежные сбережения и даже собственные слуги – два мальчика лет двенадцати, за звонкую монету готовые оказать любую услугу. Нед смотрел на них и думал, что еще недавно он и сам был таким. И, возможно, ему когда-нибудь, когда Хэл наиграется, надо будет вернуться обратно, к своей жизни, где деньги определяют и то, что ты делаешь, и то, в чьей постели ты сегодня спишь. Эта мысль нередко отрезвляла Неда. Но этой трезвости хватало ровно до того момента, пока в поле зрения не появлялся высокий и красивый будущий монарх всего Британского королевства.

Они вышли из деревни в середине ночи, никем не замеченные.
Дабы отвести от дома Ларка любые подозрения, Харольд приказал Даймонду привести для беглецов крепких лошадок из соседнего селения.
- У меня хватит лошадей на всех, - возмутился хозяин дома.
Но спорить не стал. Не досчитайся деревенские его лошадей - и могут возникнуть подозрения, что это вовсе не старинный приятель увез хоронить в родные земли тело сына, а нечто совершенно другое. Где те странные люди, которые посетили дом Ларка как раз в тот самый момент, когда у него случилось долгожданное несчастье? Такой халатности допустить было нельзя. Не ведьмаки ли забрали тело Айбла? Возможно, что и всю семью они же обесчестили одним своим присутствием под кровлей этого дома. Харольд знал наперед все, что могло произойти с теми, кто по каким-либо причинам был неугоден народу. Молва могла обычного крестьянина превратить в колдуна, а лекарку в ведьму. Когда злоба и зависть брали верх над теми крохами разума, коими располагали люди, опасность грозила всему, чего могли коснуться порождаемые этими чувствами деяния.
Эван с сопровождающей чужеземцев девой сели на одну лошадь, Айбл с младшим братом, рыжеволосым лекарем - на другую. Дью выдали того коня, который был на замену прихвачен в отряде Харольда. И, таким образом, оказавшись все верхом, они быстро выехали за окраину деревни и направились на юг - туда, где виднелась черная полоса леса.

- Ты сам понимаешь, что в деревне ему больше оставаться нельзя. А будут спрашивать, чего сам сына земле не предал – говори, близкий друг повез хоронить в родные места. Сошлись на то, что так тебе твой отец завещал.
- Так не поверят же! – взмолился Ларк.
- Поверят, - уверенно кивнул Харольд. – Делай вид, что все хуже некуда. Пускай упиваются вашим горем. Запрети Маргарет и Люси улыбаться. Прикажи сыновьям носить траур.
- Так по живому-то!..
- Плачь как по мертвому. Это залог жизни твоего сына. А возникнут какие-то проблемы – бери семью и уезжайте из деревни. Дай мне знать, куда направитесь – я вас найду.

Деревня скрылась из виду. Небольшой разношерстный отряд вошел под покров леса, укрывшись в его тьме и углубившись туда, где над головой уже и неба нельзя было различить – так плотно сплелись ветки деревьев.
- Куда мы? – тихо задал мучивший его вопрос Даймонд, взгляда не сводя с той лошади, на спине которой ехали Айк с Айблом.
- Западный Суссекс, - не глядя ответил Харольд. – В Чичестер.
- Так мы только оттуда!
Но на это Харольд уже смолчал.

@темы: Фантворчество, Fanfiction

---

[Laurelin S.]

Атеист при дворе короля Генриха.

ficbook.net/readfic/1799153

Автор: Laurelin (ficbook.net/authors/Laurelin)
Соавторы: Кшиарвенн
Беты (редакторы): Илана Чар, olenenochek
Фэндом: Исторические события, Tom Hiddleston, Пустая корона, David Dawson, Путь к «Коронэйшн-Стрит». (кроссовер)
Персонажи: Хэл / Тони. Пэт Феникс. Хэл / Нед. Упоминается Хэл / Джон и Том / Дэвид,
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Юмор, Флафф, Драма, Фэнтези, Психология, Философия, Пародия, Повседневность, Hurt/comfort, AU
Предупреждения: Смерть персонажа, OOC, Насилие, Изнасилование, Инцест
Размер: планируетсяМиди, написана21 страница
Кол-во частей: 5
Статус: в процессе написания

Описание:
Желания имеют опасность исполняться. Начинающий сценарист, восходящая звезда британского ТВ и скрытый гей Тони Уоррен ВСЕГО ЛИШЬ пожелал найти мужчину своей мечты. Но так получилось, что мужчина его мечты жил пятьсот лет назад и был королем Англии…

Публикация на других ресурсах:
Только с разрешения автора. Автор добрый.

Примечания автора:
В некотором смысле пародия на "Янки при дворе короля Артура", такой, скорее анти-Твен.
Сиквел "Восхождения Тони Уоррена"
ficbook.net/readfic/816308
и "Принца Уэльского"
ficbook.net/readfic/1401976,
приквел к "Происшествию в замке Харлех" Кшиарвенн
ficbook.net/readfic/1451840.

Небольшая визуализация Тони и Пэт. Road to Coronation Street мало кто смотрел.
static.diary.ru/userdir/1/8/4/4/1844173/8075037...
static.diary.ru/userdir/1/8/4/4/1844173/7894961...
Генрих (в бытность принцем) и его «возлюбленный».
static.diary.ru/userdir/1/8/4/4/1844173/7789279...

1. Предсказания как точная наука.

Королю Генриху обычно хватало одного взгляда на человека, чтобы понять, лжет он или говорит правду. И он знал, что когда человек опасается за свою жизнь, он охотнее лжет, чем говорит правду. А еще знал, что ни один человек не способен лгать так неправдоподобно. Лживых пророков и фальшивых провидцев он уже повидал немало за свой недолгий век. Но этот человек не был похож ни на одного из них. Генрих вдруг понял, что страшится задать вопрос. Страшится того, что может услышать. Хотя ничьих посторонних ушей это не могло коснуться. Он бы, конечно, не решился вести столь непростую беседу наедине, но рядом были только братья. Им он доверял, как себе.
Генрих, наконец, решился.
- Что ты можешь рассказать обо мне? Кроме того, конечно, - он усмехнулся, - что я одержу много великих побед, займу трон Франции, заключу счастливый брак и оставлю наследника, который будет долго и безмятежно править после меня? Уж это я слышу от каждого «предсказателя».
«И вот из-за таких шарлатанов настоящим провидцам невозможно работать», - отметил про себя Тони.
- Собственно... Я мало что могу к этому добавить, - сказал он, стараясь не обращать внимания на саркастическую усмешку Генриха. – Вот разве что...
Тони глубоко вдохнул и торжественно изрек:
- Королей судят не по тому, чего они добились при жизни, но по тому, чем они помнятся после смерти. Все будут помнить вас как величайшего из королей Англии и через пятьсот лет.
- Ты видишь так далеко? – спросил Генрих уже с гораздо большим интересом. – На пятьсот лет вперед?
- Да, но не дальше, - поспешно уточнил Тони. И добавил. - И я не могу отвечать на все вопросы. Мой дар так не работает. Что-то я вижу, а что-то нет. Не обо всем могу рассказать.
- По-моему, он изворачивается, - заметил принц Джон Ланкастерский, брат короля, не глядя на Тони. Он вообще на него не смотрел, даже когда говорил о нем или обращался к нему. Впрочем до прямого обращения к подозреваемому принц Джон снисходил редко. Тони Джона побаивался, потому притих, не решаясь продолжать. Брат короля, несмотря на свою юность и внешнюю привлекательность, таил в себе что-то зловещее. Возможно, из-за своего ледяного взгляда, возможно, из-за ироничной улыбки, едва заметно мелькавшей на его тонких губах время от времени.
- Наоборот было бы странно, если бы он знал все, - заметил самый младший брат короля Хэмфри Глостер. Тони возблагодарил бы Бога, если бы в него верил, за то, что в Средневековье еще остались разумные адекватные люди.
- Всего я не знаю, - ответствовал он с достоинством, сразу воспрявши духом. – Но знаю очень многое. Многое из этого я вам уже рассказал и могу рассказать еще немало. Спрашивайте.
Генрих помолчал, размышляя, побарабанил пальцами по столу.
- Ты знаешь... когда я умру? – спросил он внезапно.
- Знаю! – Тони не помнил этого со всей точностью, но полагал, что проверить его все равно не смогут. – Ваше величество желает, чтобы я вам это открыл?
- Нет! – короля передернуло. – Этого я знать не желаю. Не нужно искушать меня... нарушить Божью волю. Лишь Господь отмеряет нам срок. И грешно пытаться как отдалить его, так и приблизить.
Тони глубокомысленно покивал, хотя не был до конца уверен, что понял, о чем рассуждает Генрих.
- Но королем Франции я стану? – уточнил Генрих.
- Да, - уверенно ответил Тони. – И ваши наследники будут носить этот титул.
Он решил не уточнять, что лишь номинально.
- Он лишь повторяет все то, что и прочие подхалимы. Как мы и полагали, - презрительно сказал принц Джон. – Пытается подольститься к тебе.
- Он предсказал мятеж в Саутгемптоне, и то, что раскроет его нам Эдмунд Марч, – сказал Генрих. – Как мог он знать об этом, так задолго до того? До того даже, как сам Марч узнал об этом?
- Мог, если только он сам один из заговорщиков, - упрямо возразил Джон.
- Он предсказал такие детали, о которых никто не мог знать заранее, - спокойно заметил Генрих.
Это было правдой, и на это Джону возразить было ничего. Он злобно покосился на Тони, но промолчал.
- Эдмунда мне всегда советовали казнить, и говорили, что он только и мечтает предать меня, - продолжал Генрих. - А я доверял ему и не ошибся. Я разбираюсь в людях. И умею видеть истинную преданность.
- Вам случалось и ошибаться в людях, мой государь, - вкрадчиво прошелестел Джон.
- Да, - ответил Генрих, сурово глядя на брата. – И больше я постараюсь этого не допустить.
Джон немного смешался, но все же добавил:
- К тому же он наверняка еретик, как и все колдуны.
Король недовольно поморщился, как будто замечание брата показалось ему не совсем уместным. Но Джон смотрел на него пристально и требовательно. Генрих вздохнул.
- Ты еретик или добрый католик? – спросил он у Тони.
- Я атеист, - ответил Тони и по глубокомысленому взгляду короля понял, что ему это ровно ни о чем не сказало.
- Я не верю в Бога, - объяснил Тони.
Взгляд короля стал совсем стеклянным. И Тони не мог его за это винить. В пятнадцатом веке неверие в Бога было, вероятно, чем-то непредставимым. К этому нужно было относиться с пониманием и без высокомерия.
- Мои родители протестанты, - добавил он на всякий случай.
- Это что, новая ересь с Севера? – брезгливо осведомился принц Джон. – Графства Шотландской и Валлийской Марки - вечный рассадник всяческой мерзости!
- Протестантизм это не какая-то там секта! – возмутился Тони. – Он станет государственной религией Англии после церковного раскола...
- Ты говоришь о папском расколе? – прервал его Генрих. - Я столько сделал для его преодоления и еще сделаю...
Тони вздохнул. Все на деле оказывалось гораздо сложнее, чем ему представлялось. Пришлось начинать с самого начала. Учитывая, что Тони никогда не был специалистом в теологии, получилось путано и неубедительно. Впрочем, Генрих был вовсе не глуп и суть дела вполне уловил.
- Значит, Англия отречется от истинной веры и впадет в ересь? – уточнил он, гневно раздувая ноздри. – И ты хочешь, чтобы я поверил в это?
- Я просто говорю, о чем знаю. Верить или не верить - ваше дело.
- И как скоро это произойдет?
- Лет через сто... Я полагаю. При Тюдорах. - И в ответ на недоумевающий взгляд короля пояснил. - Это королевская династия, которая взойдет на трон после Плантагенетов.
- Тюдоры? – переспросил Генрих замогильным голосом. – Валлийцы?!
- Да, - пожал плечами Тони, не понявший столь бурной реакции.
- НА АНГЛИЙСКОМ ПРЕСТОЛЕ?!
- Да, а... – Тони испугался, поняв, что сболтнул что-то не то. И только много позже понял, что никогда не был так близко к смерти как в тот момент. Сказать в лицо Генриху, полжизни положившему на борьбу с валлийским феодалами, что их потомки займут его место на троне Англии, мог только человек, совершенно смирившийся с неизбежной смертью.
- Да как такое возможно? – рявкнул Генрих на оробевшего Тони.
- Я удивляюсь, почему ты до сих пор его слушаешь, - вставил Джон. – И веришь этим басням. Почему бы не...
- Я спросил, как именно это произойдет? – прервал его Генрих, нетерпеливо постукивая ногой. – Они все же завоюют Англию? Валлийские мятежники?
Тони напряг все свои мыслительные способности и память. Он, конечно, учил историю в школе... И читал Шекспира... но, хоть убейте, не помнил, как там было дело с воцарением Тюдоров. И вообще хронологию войны Роз он помнил весьма смутно. Сказывался досадный пробел в знаниях из школьного курса. Вышли ему все-таки боком постоянные прогулы!
- Видите ли... – Тони потер висок. - После смерти вашего сына... После его долгого и счастливого правления, гм... Я не могу провидеть этого со всей точностью, но наступят такие дни, когда в Англии не окажется прямого наследника престола... И начнется смута. Права на престол будут оспаривать Ланкастеры и Йорки... Потомки Мортимеров...
Генрих покивал. Это ему было понятно и знакомо.
- Во время этой смуты все законные наследники погибнут, кроме... Кажется, трон Англии перейдет к сыну вашей племянницы... Которая будет замужем за дворянином из рода Тюдоров.
- Значит, все-таки к Ланкастерам? – уточнил Генрих. Тони отметил про себя, что он задает вопросы все более заинтересованно и серьезно. Значит, верит ему?
- Да, - сказал он. - Хоть и по женской линии, но трон наследует ваш внучатый племянник.
- Наш внучатый племянник Тюдор, - скорбно проговорил Генрих.
- А может, казнить всех Тюдоров? – внес предложение Томас Кларенс, средний из принцев.
- За что? - спросил Хэмфри.
- Зачем? - спросил Джон.
Генрих легким движением руки велел им замолчать.
- Что ж... Пусть так. Долго они будут править?
- Тюдоры? Нет, не очень... Кажется, в этой династии будет всего королей пять... или шесть... – Тони не был уверен, считать ли Джейн Грей за действительную королеву. - После них будут царить Стюарты, намного дольше...
И по выражению лица Генриха понял, что опять что-то не слава Богу.
- Ну нет, - сказал Генрих. – В это уж я не могу поверить. Это ложь... Валлийцы, потом шотландцы... И кто еще займет трон Англии? Может, французы?
Спросил, и сам, кажется, испугался своего вопроса, глянул на Тони почти умоляюще. Тот сразу почувствовал себя увереннее.
- О нет, уверяю вас, французы английский трон не займут никогда. Да и насчет Шотландии вы зря так переживаете. Англия и Шотландия станут единым государством.. Это не то, что шотландцы нас завоюют... Скорее, наоборот...
Тони сбился и замолчал. Проще всего было сказать, что Англия присоединит Шотландию к себе, завоевав ее. Но по какой-то причине Тони знал, что Генрих сразу раскусит, если он солжет.
- Значит, Шотландия станет единым с Англией государством? – переспросил Генрих. - Будет принадлежать ей?
- Э... В каком-то смысле да.
- А Уэльс?
- Уэльс будет принадлежать Англии и через пятьсот лет, - уверенно сказал Тони.
Генрих удовлетворенно кивнул.
- Еще бы... а что насчет Ирландии?
«Этак мы и до Америки доберемся», - подумал Тони утомленно.
- Ирландию Англия покорит... Надолго... А некоторая ее часть будет принадлежать Англии и через пятьсот лет.
- Но безбожники-валлийцы ввергнут Англию в пучину ереси? – мысль об этом не давала Генриху покоя. Казалось, что ему хочется вскочить с места и пройтись по комнате, но он усилием воли заставляет себя сидеть на месте и сохранять королевскую невозмутимость. - И что же, истинная вера навсегда исчезнет здесь?
- Вовсе нет, - поспешил успокоить его Тони. – В Англии до сих пор много католиков... Будет до тех пор, я хотел сказать.
- Спасибо и на том, - вздохнул Генрих. - Значит Бог не оставит эту страну.
- Не оставит, - подтвердил Тони, решив несколько поступиться своими атеистическими принципами. - Англия станет величайшей из держав, существовавших когда-либо. Будут времена, когда английской короне будет принадлежать полмира... Многие из тех далеких земель, о которых вы слышали лишь в легендах. И многие из тех, о которых никто здесь еще не слышал.
- А что Франция? – спросил живо Генрих. – Она тоже будет принадлежать нам?
«Далась тебе эта Франция», - вздохнул Тони про себя. Но лгать было бессмысленно. Он понимал, что далекие земли мало утешают Генриха, ему нужна та, что совсем рядом. И его невозможно отвлечь от мысли о ней никакими сказочными видениями о далеком будущем.
- Франция нам всегда принадлежать не будет. Но она и не станет никогда столь великой и процветающей державой, как Англия. Много раз ее будут захватывать враги, а на нашу землю внешний враг никогда не ступит. И никогда Франция не будет обладать столь обширными землями, как наша держава. И в борьбе за эти земли Франция нам уступит.
Генрих сел прямее в кресле, стараясь сохранять прежний невозмутимый вид, но было видно, как ему приятно это слышать.
- Кроме того, - добавил Тони, - через триста лет Франция уже не будет королевством. Тамошних королей казнят, а к власти придут простолюдины.
- Разве такое может быть? – воскликнул Хэмфри.
- Может... Это... Как в древней Греции, - пояснил Тони уже менее уверенно. - Там тоже правил народ и...
- Разве это не противно закону христианскому? – спросил Хэмфри. – И должно ли христианам вновь перенимать языческие обычаи?
Тони понятия не имел, должно или нет, поэтому лишь развел руками, словно говоря: «За что купил, за то и продаю».
- Во Франции тоже будут гонения на истинную веру, на дворянство... – добавил он, невольно поддаваясь высокопарному стилю речи герцога Глостерского. - Там прольются реки крови, и страна погрузится в хаос... Но все же... - Тони понимал, что про это говорить не стоит, но решил идти до конца. – Король Франции будет не первый монарх, который взойдет на эшафот по приговору мятежников. Первым будет Карл Стюарт, король Англии...
- Шотландец, - хмыкнул Генрих и тут же помрачнел. – Но все же монарх и помазанник Божий. Что ж, печально, что Франция берет с нас пример... В столь неподобающем деле. Но видимо такая судьба у французов: во всем пытаться подражать нам. А сил у них хватает подражать лишь в худшем.
Тони подумал было, что король иронизирует, но вид у говорившего это Генриха был слишком величественный. Тони уже понял, что если у короля и есть чувство юмора, то для простого смертного вроде него оно вряд ли доступно. Поэтому почитал за лучшее все, что ни говорит Генрих, принимать всерьез.
- Что ж, - сказал король после очень долгого молчания. - По крайней мере теперь я вижу, что ты мне говоришь правду... Или думаешь, что говоришь правду.
Генрих обвел озадаченных братьев взглядом.
- Разве человек, будучи в здравом уме, солгал бы мне в этом? – спросил он. - Если бы он преследовал какие-то свои тайные цели? Даже если бы просто пытался спасти жизнь ложью, он лгал бы мне о том, что я ХОЧУ услышать. Или хотя бы о том, что меня не разгневает.
Тони несколько оторопел от подобной логики. Да и никто из братьев Генриха не нашелся что возразить.
- Итак, он либо безумец, либо говорит правду...
- Либо хитрее любого из нас, - вставил Джон. – И если бы ваше величество дали мне возможность... Допросить его как подобает...
- То тогда ты думаешь, сумел бы выяснить больше, чем я? – неприятным голосом осведомился Генрих. - Сумел бы полнее меня постигнуть истину?
- Даже если он и говорит правду, я уверен, его знание от нечистого, - твердо сказал Джон.
Тони съежился. Ему уже приходилось видеть, что принц Ланкастерский делает с людьми, которых подозревает в связях с нечистым. Он помнил, что произошло с Пэт...
- А я думаю, его дар от Бога, - отрезал Генрих. – Я это чувствую.
- Не все ли равно, кем он послан, если он полезен нам? – пожал плечами Томас Кларенс.
- Не все равно! – сверкнул на него глазами Генрих. – Но если его знания нам на благо, не значит ли это, что он послан Богом?
У Тони мелькнула мысль, что это по сути то же самое, и это уже чисто протестантская логика. Как ни крути, англичанам такое мышление ближе... Видимо, сам дух германских племен требует сурового протестантского менталитета, в отличие от рафинированных романских народов, склонных к католическому смирению и мистицизму.
- Это единственная причина, по которой ты решил оставить его в живых? – кисло осведомился Джон. – Твое предчувствие?
- А тебе ее недостаточно?
Тони, обладавший на удивление тонким чутьем к разного рода семейным тайнам, склокам и неурядицам, в миг сообразил, что дело здесь не в нем. Не только в нем. За этим разговором скрывается нечто понятное лишь этим двоим. Но сейчас его это не волновало. Сейчас главное было то, что король ему поверил! И, кажется, намерен сохранить ему жизнь. И это сейчас решало все. Лишь бы его не отправили на костер или на плаху, а там уж он сумеет прижиться и в этом безумном мире... Он не мог допустить мысль о том, что эти средневековые увальни умнее его. Во всяком случае, не изворотливее. Тони вздохнул почти с облегчением. Уж если он сумел пробиться на телевидении... То и при и дворе короля Англии сумеет устроиться.

2. Одно неудачное колдовство.

А начиналось все так невинно... Легкое искристое шипение в его бокале с дайкири... Необычный запах и вкус... Лукавый взгляд Пэт поверх рюмки с коньяком, которую она подносит к губам... Это последнее, что ему запомнилось из того, что когда-то было его миром. Его жизнью. Жизнью, которая только начиналась и так внезапно закончилось в тот роковой вечер в баре манчестерского отеля «Юнион».
Это был самый счастливый вечер в его жизни. В жизни, которая, наконец, обрела подлинный смысл. Манчестерская телекомпания "Гранада-ТВ" начинала съемки его сериала – какой сценарист не мечтает о таком? И у какого сценариста эта мечта исполняется в двадцать три года? Может, он и в самом деле гений, как уверяет его Пэт? Но если из них двоих кто-то и гений, то это она. Самая талантливая актриса и самая замечательная женщина, которую ему доводилось встречать. Идеальная исполнительница главной роли в его сериале. А еще самый умный и проницательный человек, самый надежный и верный друг. Единственный человек, которому он мог полностью доверять. С которым он мог быть самим собой. Вот почему это вечер был таким счастливым. Не только потому, что дело всей его жизни из мечты стало реальностью. Но и потому, что он обрел нового друга и понимающего товарища. А это так трудно, если ты тайный гомосексуалист в старой доброй Англии начала 60-х! До этого вечера самим собой Тони мог быть только в гей-баре на Принцесс-стрит, а дома, на работе, с друзьями, везде приходилось притворяться. Притворяться он умел, не зря же собирался стать актером. Никто не догадался. Кроме Пэт, она-то разгадала его с первого взгляда. И не только не думала от него шарахаться и клеймить презрением, но кажется, это обстоятельство ей даже понравилось. Она сама предложила ему прогуляться в «Юнион» чтобы отметить начало съемок.
Вот почему это был самый счастливый вечер в его жизни, Тони так и сказал. Пэт рассмеялась.
- У тебя впереди еще сотни таких вечеров, зайка. И намного более счастливых.
- Не могу представить, чтобы со мной случилось что-то лучшее, чем сегодня.
- Хочешь сказать тебе нечего больше пожелать? Не о чем мечтать?
- А ты хочешь сказать, что может исполниться любое желание?
- Само по себе, конечно не исполнится. Но я вообще-то могу.
Пэт залпом выпила вторую рюмку коньяку. Она заказывала исключительно крепкие напитки: виски, коньяк, немецкие ликеры. Но при этом совершенно не пьянела, только глаза блестели все ярче. А вот у Тони уже порядком кружилась голова от сладких коктейлей.
- Могу, - повторила Пэт. – Я, знаешь ли, потомственная ведьма. Ведунья. Могу сделать, что угодно. Все.
- Ты и летаешь на метле? – рассмеялся Тони. И подумал, что Пэт и в самом деле смахивает на ведьму. Со своими встрепанными рыжеватыми волосами, большим смешливым ртом и раскатистым ирландским акцентом.
- На пылесосе, - ответила Пэт с деланной серьезностью. – Иногда на стиральной машине. Это всего удобнее, но не так аэродинамично.
Тони от смеха чуть не свалился под стойку, Пэт едва успела его подхватить.
- Ты зря смеешься, - сказала она. - Вереск ведь мой сработал. Правильно?
Тони вспомнил веточку голубого ирландского вереска, которую Пэт вручила ему перед съемками пробного пилотного выпуска, объявив, что она непременно принесет удачу. Правда с первого раза выпуск не приняли, но когда Тони уже совсем было отчаялся, ему позвонил продюсер с вестью о том, что руководство канала удалось переубедить. И кажется, смутно припомнил Тони, в этот момент он и правда вертел в руках вереск Пэт, разглядывая его. В любом случае если ей это будет приятно...
- Точно, сработал, - согласился он.
- Вот видишь! – Пэт торжествующе прищелкнула пальцами. – А я еще и не то могу. Например, предсказывать будущее. Вот мне, например, предстоит стать тещей премьер-министра Великобритании.
- Ему очень повезет, - фыркнул Тони. Это показалось ему совершенно неправдоподобным, даже в колдовские способности Пэт и то поверить было легче.
- Конечно, повезет, - согласилась Пэт. – А мне везет на имя Тони. Его, кстати, тоже будут так звать.
- Еще и тезка... Может, присоветуешь ему, чтобы отменил уголовное преследование за гомосексуальность?
- Обязательно, - серьезно сказал Пэт. – Но это и так отменят в скором времени... Ну... Лет этак через двадцать. А к началу следующего века это и вовсе станет в порядке вещей.
- Спасибо на добром слове... Хотя мне это сложно представить... Да я и не доживу.
- Доживешь – это я тебе точно обещаю. Ты будешь жить очень долго. Не утверждаю, что безмятежно и всегда счастливо, но уж точно насыщенно.
- И что еще ты мне нагадаешь? – благодарно улыбнулся Тони. - Что мне пожалуют рыцарство?
- Пожалуют обязательно, - Пэт говорила так серьезно, что даже не казалась опьяневшей.
- Да уж. Таких, как я, только и посвящать в рыцари.
- Брось. Было сколько угодно рыцарей-гомиков... Я хотела сказать - геев. Да и королей, если на то пошло. Ричард Львиное Сердце, Эдуард Второй, Ричард Второй...
- Не везет Англии на Ричардов, - усмехнулся Тони. – Говорят, Третий тоже был не подарок.
- А сам бы не хотел попробовать?
- Что, стать королем? Нет, спасибо.
- Но чего-нибудь все-таки хотел бы? – настаивала Пэт. – Что угодно. Самое несбыточное.
- Даже не знаю... Я, кажется, ничего не хочу сейчас...
Пэт прищурилась.
- СОВСЕМ ничего?
Тони печально улыбнулся.
Было кое-что. О чем он не смел и думать. Если бы удалось это сформулировать в одной фразе...
- Быть вместе с мужчиной моей мечты, - сказал Тони. - Этого бы я хотел. Но это совершенно невозможно.
- А ты уверен, что знаешь, кто это? – спросила Пэт. - Или это так... абстрактный образ?
Тони не ответил, задумчиво разглядывая льдинки в бокале. И лишь тяжело вздохнул. Взгляд Пэт слегка затуманился.
- Все так серьезно, милый? – спросила она участливо.
Тони попытался улыбнуться, но подбородок у него против воли задергался. Он знал, кто был мужчиной его мечты. Думал, что знает. Они встречались всего несколько раз, но этого вполне хватило, чтобы удостовериться в том, что это и есть настоящее чувство. Не так уж у него и много опыта было в любовных делах. Ведь так трудно было найти кого-то, кому он мог доверять. А случайные связи его не прельщали. У него было всего лишь два его любовника. Первым был Крис, его ровесник и бывший одноклассник. У них обоих это было в первый раз, и конечно, такие отношения не могли продлиться долго. В них было больше нежности и юношеского любопытства, чем страсти. Они скоро расстались, но сохранили дружескую привязанность друг к другу.
А потом Крис познакомил его с Бренданом, своим новым бой-френдом. Они встретились впервые на новогодней вечеринке в этом самом баре. Два года назад. Брендан не был красавцем, но от него исходила какая-то теплая радостная сила. Рядом с ним можно было ничего не бояться. А Тони, несмотря на весь свой апломб и самоуверенность, чувствовал себя в окружающем мире не слишком уютно. Вот почему стремился стать актером или писателем. Чтобы спрятаться от своей неудачной судьбы за чужими, вымышленными судьбами.
Тони не претендовал ни на любовь, ни на какие-то особые чувства со стороны Брендана. Ему хватало ощущения того, что он для кого-то может быть привлекательным и желанным. Ни о чем другом он не смел и мечтать. И то, что Брендан соглашался с ним встречаться хотя бы изредка, уже было для него огромным счастьем, о котором он не мог рассказать никому. Дома у Брендана они встречаться не могли, он жил вместе с Крисом. Дома у Тони тем более. Там его до сих пор считали маленьким мальчиком, которому рано еще даже знакомится с девушками. С девушками он знакомиться и не собирался...
Они с Бренданом назначали свидания на квартире у дяди Тони, работающего поющим официантом. В те дни, когда у него были вечерние смены. Квартирка у него была размером со стенной шкаф, и когда они расставляли складную кровать, там почти не оставалось места. Впрочем, ни для чего другого место было и не нужно. Они занимались любовью, а потом Тони лежал рядом со спящим Бренданом, слушал шум машин за окном, разглядывал пятна света, проплывающие по потолку, и размышлял, счастлив ли он. Пожалуй, все-таки да, раз уж большего ему не было суждено. Иногда ему было не по себе от того, что он обманывает близкого друга. Но Брендан не собирался бросать Криса ради него, а Тони рассуждал про себя, что то, о чем Крис не узнает, ему не повредит. Ему нужны были эти кусочки счастья время от времени, ведь надежды на постоянное счастье у него не было. Он топил себя в работе. И добился в итоге всего, о чем мечтал. Кроме...
Тони тряхнул головой. Какого черта? Это все было не безумнее, чем само присутствие Пэт в баре для геев.
Пэт открыла свою крошечную сумочку и принялась в ней рыться, засовывая туда руку чуть ли не по локоть. Тони удивленно приподнял брови. Возможно, в этом и правда было что-то колдовское. Пэт извлекла из сумочки нечто, завалявшееся между полупустой пачкой сигарет и мятым носовым платком. Это оказался стеклянный флакончик приятной формы, с побитой золотистой пробкой и полустертыми надписями поверх хрусталя - не то рунами, не то кельтским шрифтом, не то арабской вязью. Флакончик был наполнен примерно наполовину темной жидкостью, по виду ничем не отличающейся от коньяка. Пэт энергично встряхнула бутылочку, деловито посмотрела жидкость на просвет. Потом не без труда отвернула пробку.
- Вообще-то я его приберегаю исключительно для себя... и будущего зятя, - пояснила она. - Но и тебе могу подарить капельку. Очень сильное зелье... И почти без побочных эффектов, - бормотала Пэт. – Главное, точно сформулировать желание. Ну, ты готов?
Тони пожал плечами и кивнул. Это было почти весело. Пэт уронила в его бокал золотистую каплю и жидкость отозвалась легким шипением и искристо вспенилась.
- Загадывай, - распорядилась Пэт. – И пей.
Тони старался думать о Брендане в тот момент, когда делал глоток из бокала, представлять его лицо, вспоминать его руки, тело, голос... Но вдруг против желания подумал о том, как все это забавно и как похоже на что-то такое... Чародейство, колдовство... Ведьмы, которых сжигают на кострах... Когда все это было? В Средневековье?.. Он и думал-то об этом всего секунду. Но, видимо, и того хватило.

3. Как выжить в пятнадцатом веке.

Самые первые дни, проведенные при дворе Генриха Английского, Тони помнил весьма смутно. Как затянувшийся кошмарный сон. Он все время пытался проснуться. Наверно, будь на его месте кто-то другой, легко мог сойти с ума при мысли о том, что с ним произошло. Однако Тони давно приучил себя думать, что не бывает на свете ничего невозможного. Во всяком случае, в отношении такого, как он. И вот теперь этот принцип обернулся для него несколько неожиданной стороной. Что ж, пришлось принять и это.
Если разобраться, Тони не мог винить Генриха и его братьев за то, что по прибытии с ним и Пэт обошлись весьма круто. Как еще можно принять незнакомцев, материализовавшихся из воздуха прямо посреди тронного зала? Даже если бы они просто ввалились в дверь, на них посмотрели бы косо. Но дверь - это, наверно, еще можно как-то объяснить... или если хотя бы просто влетели в окно или появились в клубах дыма из камина! Но у Пэт, видимо, все было основано на дешевых театральных эффектах, думал Тони с досадой. Поэтому они возникли именно из ниоткуда, сопровождаемые вспышкой молнии и раскатами грома. Несколько особо слабонервных придворных упали без чувств на месте, остальные бросились врассыпную, опрокидывая стражу. Король Генрих к его чести с трона не упал и за трон не спрятался. Вообще не потерял самообладания. Отдал распоряжение стражникам непредвиденных пришельцев заарестовать, а принцу Джону с ними разобраться. А у Джона метод разбирательства был для его времени не самый оригинальный...
Впрочем, Тони это разбирательство так толком и не коснулось. Во время первой же показательной экскурсии в камеру пыток он мягко осел в обморок, а придя в себя, впал в состояние, близкое к каталепсии. На вопросы отвечать был не в состоянии. Но его, как ни странно, первое время не тронули. Он проводил дни, забившись в угол своей темницы, сжавшись в комок, пугаясь шелестящей в соломе живности и пытаясь собрать воедино осколки разума и здравого смысла. Понять, что ему теперь делать. Он отказывался принимать мысль о том, что ему – именно ему! – придется погибнуть во цвете лет из-за неудачного опыта пьяной колдуньи. И понимал, что вздумай он рассказать здесь правду, ему никто не поверит. И придется ему на себе испытывать устройство всех тех занятных механизмов, которые ему продемонстрировал принц Джон Ланкастерский. Впрочем подобную правду не стоило рассказывать никогда и нигде. В родном двадцатом веке его за такую версию заперли бы в психушке. Оставалось пуститься во все тяжкие и лгать, но при этом, как понимал опытный в таких делах Тони, лучше все же держаться максимально близко к истине. Итак, по официальной версии Тони решил прикинуться молодым сиротой с севера (акцент все равно не спрячешь), которого злобная ведьма похитила еще в детстве и держала у себя для каких-то темных целей. А сам он невинен, как младенец, и в колдовстве и прочих порочащих делах участия не принимал. Он жертва. Тони плохо помнил уголовный кодекс средневековья, но полагал, что такая версия в целом потянет. Он смутно припоминал, что к мужчинам, заподозренным в колдовстве, относились помягче, давали шанс оправдаться и покаяться. Конечно, это подлость по отношению к Пэт, но... Ей-то правда уж точно не поможет, Пэт во всем созналась. Впрочем, вина ее сомнению не подлежала вовсе. Любому человеку пятнадцатого века хватило бы на нее одного взгляда, чтобы определить, что она ведьма. Одно декольте и помада чего стоили! Джон велел растянуть ее на дыбе, скорее, для протокола. И для собственного удовольствия. Тони пришлось при этом присутствовать, и это зрелище окончательно привело его в чувство. Воспоминание об этом до сих пор бросало его в дрожь и заставляло его щеки пылать от стыда. Воспоминание о том, как он повалился в ноги принцу, обливаясь слезами и сбивчиво лепеча все свои выдуманные объяснения. Особо упирая на то, что сам он в связях с нечистым уличен не был. Нет, нет и нет. Возможно, и Пэт видела, как он унижался. Хотя ей, наверно, было не до того. В любом случае, он был уверен, что она отнеслась к этому с пониманием. Он ведь совершенно оказался не готов к тому, с чем пришлось столкнуться! И потом, она сама виновата! Зачем она заставила его проглотить эту гадость? Ничего себе шуточки, исполнение желания! Вот пусть сама и расхлебывает. А он ни в чем не виноват.
То ли ему поверили, то ли нет, но опять не тронули. Правда, он еще некоторое время провел в темнице, прежде чем его вызвали к королю. И эти несколько дней не прошли для него зря. Мозг Тони в экстремальных ситуациях способен был рождать великие идеи. Вот он и сообразил, что может выдать себя за провидца. Этим он достигал сразу нескольких целей. Во-первых, обосновывал, зачем Пэт понадобилось похищать и держать его у себя. Во-вторых, ясновидение по местным меркам уголовщиной не считалось, если ясновидец при этом не якшался с нечистой силой, а это Тони собирался отрицать всеми возможными и невозможными способами. И, наконец, третье и самое главное - Тони надеялся, что своими предсказаниями он сможет завоевать благорасположение короля Генриха. Ведь, в отличие от всех прочих ясновидцев и пророков у Тони было одно преимущество. Он ТОЧНО знал, что должно было произойти в жизни его величества. И то, что уже произошло в ней...

От каких иногда мелочей зависит жизнь человека! Тони снова и снова думал о том, а что бы с ним было, не попади ему как-то руки потрепанный томик исторического романа Жозефины Сойер «Король на все времена»! Собственно исторического там было не особо много. Роман был типично дамским, из разряда тех, что продают с розовыми сердечками на обложках. Тони прочитал его, поминутно давясь и морщась от красот стиля, но все же прочитал с интересом. И хотя он не особо увлекался средневековой историей, но после прочтения данного шедевра даже порылся немного в библиотечных фолиантах на предмет изучения биографии Генриха Пятого. Во все подробности не вдавался, его интересовало лишь то, о чем он прочитал в романе. О более чем нежной дружбе будущего короля, а тогда еще принца Уэльского, с графом Эдмундом Марчем, претендентом на английский трон. У него возникли некоторые сомнения по поводу того, была ли это действительно дружба. Или нечто большее? Он даже подумал, что на основе этого дурацкого романа он мог бы написать свою собственную повесть. Или сценарий. О тайной страсти короля. Могло бы получиться совсем неплохо. Однако когда он поделился своим творческим замыслом с приятелем, тот быстро охладил его пыл.
- Этого никто никогда не напечатает. И уж тем более не снимет об этом фильма!
- Но пишут же об Эдуарде Втором?
- Эдуард Второй плохо кончил. В его истории есть четкая мораль – порочная страсть наказуема. А ты собираешься опорочить величайшего из королей и героев.
- Опорочить?..
- И кстати про Эдуарда это точно известно. А здесь лишь твоя больная фантазия. Очередной замок в облаках.
Тони немного обиделся на «больную фантазию» и «замок в облаках», но в чем-то приятель был прав. Возможно, именно это и в самом деле было не самой удачной идеей. Но в конечном итоге спасло ему жизнь.

Конечно, ему бы и в голову ни пришло озвучить подобные подозрения здесь, сказать или даже намекнуть об этом самому Генриху... Но благодаря знаниям, приобретенным во время работы над сюжетом, Тони изучил массу подробностей его биографии. И сумел изложить их довольно живописно. В любом случае заговор и неучастие в нем Марча - это был исторический факт, и оспорить его было нельзя. Тони ухватился за эту возможность, а ухватившись за что-то, он этого уже не выпускал. Припомнил и еще кое-какие детали, менее значимые, но от того еще более убедительные. Самое большое впечатление произвело на Генриха то, что Тони сумел почти дословно предсказать слова одного епископа в ответ на письмо Генриха. Ответ был неприятным, и придумать такое специально было бы чистым безумием. В частности, негодяй-епископ, к которому Генрих обратился за поддержкой по французскому вопросу, заявил, что Генрих и на английский престол не имеет никакого права. Генриха так взбесило письмо, что к Тони он после этого проникся некоторой симпатией и доверием, распорядился хорошо с ним обращаться и кормить, пока не будут выяснены все обстоятельства. Правда, сам Генрих не особо интересовался, как выполняется его приказ, видимо уверенный, что Джон обо всем позаботится. Тот и заботился - на свой лад. Условия содержания Тони стали вполне сносными по тем временам. Жил он уже не в каменном мешке в обществе крыс и мышей, ему выделили во дворце вполне приличную комнату и приставили слугу. И стражу у двери. Его даже изредка вывозили на прогулки по Лондону в обществе самих принцев. У Тони и раньше были причины недолюбливать этот город, а теперь они резко усилились. Возможно, случайно, а возможно, и намеренно маршруты их прогулок каждый раз пролегали мимо очередной публичной казни. Тони подозревал, что это делается именно намеренно. И вряд ли кто-то мог заподозрить здесь злой умысел. Окружающие, как знатные вельможи, так и простолюдины, воспринимали казни и пытки всего лишь как забавное развлечение. За неимением театра, кино и телевидения от желающих полюбоваться на них отбою не было, и даже самим принцам было иногда трудно пробиться в первые ряды у эшафота. Тони вдоволь насмотрелся и на сожжение заживо, и на отсечение голов, и на очень популярное потрошение заживо, и на прочие прелести. Наверно, королю и принцам казалось, что он должен быть благодарен за доставляемое удовольствие. И, наверно, только Джон своим чутьем опытного садиста сумел разгадать, насколько мучительны для нежной психики Тони подобные зрелища. После таких прогулок он надолго терял аппетит и впадал в депрессию. Не мог спать или просыпался среди ночи, трясясь от беззвучных рыданий. И умоляя несуществующего Бога перенести его обратно в родные шестидесятые. Правда, в обморок научился больше не падать.
Но если не считать прогулок по казням, в остальном Тони жилось не так уж плохо. Насколько это вообще было возможно в этом кошмарном мире. Чтобы не свихнуться, Тони заставлял себя представлять, что оказался в мире после ядерной войны, только без радиации. По его представлениям условия жизни были очень похожи. Чтобы отвлечься, он пытался читать многостраничные книги, продираясь сквозь рукописный шрифт и стародавний английский. Учился писать перьями. Начал даже изучать латынь и средневековый французский, потому что большинство интересных книг были написаны на них. Спасибо хоть, что Генрих, ставши королем, сделал английский язык государственным и обязательным для ведения всей деловой и государственной переписки, а то бы пришлось совсем туго. Тони было не привыкать прятаться от реальности за книгами и рукописями, и это спасло его психику от серьезных нарушений.
Сначала все происходящее казалось ему сном. Затянувшимся кошмаром. Театром абсурда. Он все время ждал, что проснется. Он терзался и рвался обратно в привычный ему мир из этого ужаса. Но дни проходили за днями, а вокруг ничего не менялось. Значит, нужно было как-то приспосабливаться. И выживать. Сначала это. Придумать что-то - что угодно. Лишь бы его не отправили на костер. Как Пэт. Он не видел, как ее сожгли... Хоть от этого судьба его избавила. Но он достаточно насмотрелся, как жгут других. Иногда преступников, колдунов или еретиков, заваливали хворостом чуть ли не с головой, и тогда они горели быстро, а иногда разводили лишь небольшой костерок из полусырых дров и осужденные мучились часами. Иногда ноги успевали обуглиться до колен, а человек все еще был жив. Жгли с одинаковым энтузиазмом и мужчин, и женщин, и стариков, и подростков... Но чем дальше, тем меньше Тони волновали эти ужасы. Это становилось чем-то обыденным. Непременной частью той реальности, что теперь его окружала.
Постепенно окружающий мир приобретал резкость и ясность, а прошлое как будто окуталось туманной дымкой. Теперь уже прежний его мир начинал казаться ему сном. Какой смысл оплакивать утраченное? Оставалось просто жить. Ждать. Надеяться на чудо. В конце концов, перенесся же он сюда! Может, появится и способ вернуться. Но появится или нет, а жить приходится здесь и сейчас. И кроме надежд на чудо нужна твердая уверенность в том, что он проживет следующий день. И вот сегодня... Сегодняшний день стал днем его триумфа, в этом Тони не сомневался. Генрих ему теперь верит и уже не захочет отказаться от его предсказательских услуг. А там Тони сумеет раскрыть и другие свои таланты на службе его величеству...

4. Генрих поддается искушению.

Оставшись в одиночестве в своей комнате, Тони размышлял обо всем об этом. И о своем будущем. И о том, что, может быть, зелье Пэт оказалось не таким уж дурацким. Может быть... Оно сработало верно? Тони уже и раньше приходило такое в голову. Может быть, судьбе лучше знать, кто ему предназначен, пусть и через века. Интересно, усмехнулся он, кто из четырех братьев-Ланкастеров годится на роль мужчины его мечты? Раз его желание, исполнившись, так зло над ним подшутило, придется принять это как должное. Конечно, он размышлял об этом не всерьез, но все же в глубине души ему льстило, что ему предназначен отпрыск королевской крови...
Джона он отметал сразу. Тони бросало в дрожь при одном упоминании о нем. Хотя он был вполне хорош собой, если не считать чрезмерной бледности и маниакального блеска в глазах. Тони подумал, что Джон ему мог бы понравиться, только если бы он сам был законченным мазохистом. В любом случае, Хэмфри Глостер казался ему гораздо симпатичнее. А еще он был мягким и незлобивым. И приятным собеседником. Но он был слишком похож на самого Тони по типу внешности. И они были ровесниками. А Тони нравились мужчины старше него. Лет на пять хотя бы. Вот Генрих... был как раз старше его на пять лет... Но он король. Как-то не к лицу на него заглядываться. В том смысле, что на него и так заглядываются все, кому не лень. А Тони не нравилось быть лицом в толпе. Если уж на то пошло, то самым очевидным выбором ему поначалу представлялся Томас Кларенс. На вкус Тони он из братьев был самым привлекательным и даже сексуальным. А еще он был человеком прямого действия, не особо любил заниматься государственными делами и вести отвлеченные разговоры. Однако Кларенс слишком едко издевался над ним в тот период, когда Тони пытался освоить науку верховой езды. Впрочем, досадливо вспомнил Тони, все принцы и их сопровождающие дружно полегли от хохота уже при его первой попытке вскарабкаться на лошадь. Сам Кларенс, наверно, даже в трехлетнем возрасте справился бы лучше. Генрих, с трудом воздержавшись от фэйспалма, просто взял Тони за ворот и затащил в седло. Правда, это ему особо не помогло, Тони через каждый шаг заваливался на бок и сползал с лошади, а через четверть часа отбил себе с непривычки всю промежность. Генрих, в отличие от братьев, над ним не потешался. И вообще был с ним очень мягок... Для короля. Мог бы давно уже казнить или отправить в застенок... Чисто для профилактики. Или запереть в Тауэре. Получать от него предсказания это не помешало бы. И все-таки Генрих был к нему добр, по меркам эпохи, Тони был вынужден это признать. Вернее, милостив, так, кажется, это принято называть. Тони вздохнул. Не так приятно жить чужим милостями, даже и королевскими. Но если отбросить то, что Хэл король, если взглянуть на него как на простого человека?.. Хэл, так его назвали в узком кругу родственники, а за глаза – и все подданные. Хэл или Гарри. Вот так, по-простому. Это шло ему гораздо больше, чем официально-чопорное Генрих. Тони прикрыл глаза, стараясь как можно отчетливее представить себе внешность Хэла. Тот ведь был вовсе не дурен собой. Даже напротив. Его даже шрам на лице не портил...
В этот самый момент дверь внезапно распахнулась, и на пороге возник тот, о ком Тони и думал. Генрих Пятый, милостью Божьей кроль Англии. Собственной персоной. Тони в испуге соскочил с узкого окна, на котором сидел. В первый раз король почтил присутствием его комнату. И впервые Тони оказался с королем наедине.
- Ваше величество... – Тони совершил некое условное телодвижение, кланяться как подобает он так и не научился.
Хэл плотно прикрыл за собой дверь, и это почему-то смутило Тони. Он успел заметить, что в коридоре нет обычной стражи. Да и с самим Хэлом было что-то не то. Таким его Тони еще не доводилось видеть. Обычной ледяной невозмутимости как не бывало.
- Я поверил тебе, - сказал он, и Тони насторожил странный блеск в его глазах. – Я тебе поверил. А теперь скажи мне правду... Снова правду. КТО ТЫ?
Тони растерялся.
- Энтони МакЭвой Симпсон, - пролепетал он. - Из Манчестера.
- А кроме этого?
Король подошел к нему вплотную. Тони попятился было, но сильная рука легла ему на плечо и заставила остаться на месте.
- Я наделен даром предвидения, - Тони не понимал, для чего ему повторять все это снова. – И я готов преданно служить вашему величеству...
- Я спрашиваю не о том! – прервал его Хэл разгневанно. – Скажи мне, КТО ТЫ? Чего ты хочешь? Ангел ты или демон? Послан ты, чтобы погубить мою душу или спасти ее? Напомнить мне о Боге или предать в когти Сатане?.. Я должен был отдать тебя палачам, чтобы выяснить это, но твое лицо...
Он сжал лицо Тони ладонями так сильно, что чуть не расплющил ему голову. Наклонился, словно желал получше рассмотреть его черты.
- Ты так похож на него... – прошептал он. – Как такое может быть?.. Может, ты демон, посланный из ада, чтобы искушать меня? Заставить меня согрешить и ввергнуть в геенну? Как и его? Тогда я согласен. Пусть будет так. Я принимаю это искушение, чтобы разделить его судьбу. Принимаю!
Тони озадаченно хлопал ресницами, силясь сообразить, что это все может значить. Он не успел додуматься ни до чего определенного, как вдруг Генрих прижался к его губам крепким жестким поцелуем. Губы у него были сухие, горячие, обветренные... Тони от растерянности приоткрыл рот, и Генрих тут же протолкнул между его зубами язык, просовывая его чуть ли не в горло. Он уже не сжимал ладонями лицо Тони, его руки жадно ласкали его тело через рубашку сжимая и стискивая. И это вовсе не было неприятно... После поцелуя голова сладко кружилась, ноги подгибались. Примерно то же он чувствовал и с Бренданом... Хотя тот никогда не был таким напористым и властным... Хотя Тони частенько такого хотелось. Чтобы он был... Вот таким... Тони внезапно вспомнил свое желание. Неужели это оно и есть, о чем он попросил?.. Правда, он и не подозревал, что у короля Англии могут и в самом деле оказаться такие вот запросы... Генрих уже лапал его под рубашкой, оглаживая кожу. Руки у него были такие же сухие и горячие, как и губы. Как будто под кожей у него горел огонь, опаляя все тело. Правда, всем телом он Тони пока не касался... Но Тони подозревал, что это лишь вопрос нескольких минут... Он вдруг отчетливо представил, что его в эти минуты ожидает, и так же отчетливо понял, что он к этому совершенно не готов. И начал отчаянно вырываться из королевских объятий, что было не самой хорошей идеей. В следующий момент он обнаружил себя придавленным к кровати всем весом генриховского тела. И тут уже дергаться было совершенно бессмысленно, потому что Хэл был не то что тяжелым, но невероятно сильным. Любое сопротивление становилось заведомо бесполезным. Тони пытался оттолкнуть короля, но с таким же успехом можно было попытаться сдвинуть с места гору. Хэл, кажется, этого даже не заметил, продолжал его тискать и припадать с поцелуями то к шее, то к ямочке за ухом... Оставалось только «закрыть глаза и думать об Англии». Однако Тони внезапно охватила злость, никакого удовольствия он больше не испытывал. Да будь Хэл хоть распрекороль, это не повод так с ним обходиться. К тому же руки у него слишком жесткие, борода слишком колючая, тело слишком горячее, да еще и шрам на лице при рассмотрении вплотную кажется слишком уродливым. Тони попытался отвернуться, сжал зубы. Он уже понял, что сохранить целомудрие сегодня не удастся, но хоть в чем-то не желал уступать. Поэтому несмотря на требовательные попытки Хэла снова раздвинуть языком его зубы, он лишь упрямее сжимал челюсти, смаргивая злые слезы. Хэлу так и не удалось просунуть ему в рот язык, поэтому когда он в очередной раз прижался с поцелуем к его губам, он, уже не пытаясь их раздвинуть, впился в них зубами и искусал до крови. При этом продолжал шарить руками по его телу и вдруг, сжав пальцами сосок, застонал так болезненно-страстно, что Тони охватила новая волна паники. Не пытаясь уже оттолкнуть или хотя бы оцарапать Хэла, он изловчился впиться ему зубами в щеку. Хэл сдавленно охнул, и у Тони вдруг потемнело в глазах, король сдавил ему горло пальцами, может и не сильно со своей точки зрения, но Тони показалось, что на него надели раскаленный ошейник. Даже грудь стиснуло от недостатка кислорода, сердце отяжелело и пропустило несколько ударов, в ушах зашумело, а в глазах сквозь темноту замелькали огненные искорки. Впрочем, король тут же ослабил хватку, а потом встряхнул Тони, как куклу, видимо, чтобы убедиться, что не придушил окончательно. При этом довольно ощутимо приложил его головой о спинку кровати. Боль от удара, по крайней мере, убедила Тони в том, что он еще жив. Он всхлипнул и обмяк под Хэлом, уже не решаясь шевелиться. Хэл со всей поспешностью избавил себя и Тони от лишней одежды и навалился на него, раздвигая коленом его ноги. Тони успел зажмуриться, но это ему мало помогло, глаза тут же распахнулись обратно.
Он был морально готов к тому, что без необходимой подготовки будет больно, но он не учел королевских размеров. Теперь перед глазами замелькали уже не искры, а целый фейерверк. Генрих двигался размеренно, мощными толчками, каждый раз почти полностью выходя и глубоко входя снова. Он уже не пытался поцеловать или приласкать Тони, его лицо и глаза ничего не выражали. Эти пустые глаза испугали Тони больше всего, он понял, что даже если он будет умирать и умолять о пощаде, Хэл не остановится. Впрочем, он все равно не смог бы издать не звука, только беспомощно хватал воздух ртом и царапал ногтями простыню. Его пальцы случайно нашарили руку Хэла и безотчетно вцепились в нее. Хэл наваливался так резко и с такой силой, что Тони каждый раз, слегка проезжаясь по кровати, снова и снова ударялся головой о спинку. На восьмом толчке он просто вырубился.
Пришел в себя Тони уже в одиночестве. Голова после ударов ужасно болела. Горло саднило, шею ломило. И когда Тони попытался пошевелиться, он понял, что болит ВСЕ. Кое-как ему все же удалось перевернуться на бок и укрыться простыней. Он лежал, покусывая большой палец и размышляя, как ему относиться к тому, что произошло. Как можно относиться к тому, что тебя отымел король Англии? Может, это и великая честь, но теперь шея в синяках, голова в шишках, задница разодрана, и что будет дальше, непонятно. И куда умчался Генрих, интересно? Явно не для того, чтобы принести ему завтрак в постель. Значит, поспешил отчитываться перед своим Богом в содеянном, горько усмехнулся Тони. Каяться и просить наставить на путь истинный. Интересно, что Бог ему присоветует... Что он там бормотал про посланцев ада и искушение? Тони охватило беспокойство. Еще подумает, что Тони - посланный искушать его демон, с него станется. Или на кого он там похож? Короли любят валить на других собственные ошибки и слабости... Лишь бы не отправил его снова в тюрьму, размышлял Тони, ему вовсе не улыбалось снова проводить время в обществе крыс. С блохами и клопами он уже сумел несколько сжиться, но крысы его по-прежнему мало вдохновляли.
И все же произошедшее вызывало в нем не одни только негативные эмоции. Как минимум оно ему польстило. Все это время одна мысль не давала ему покоя – а почему его все-таки пощадили? Неужели его нелепые россказни могли остановить Джона Ланкастера от того, чтобы хотя бы разок не поставить ему тиски на руки или на ноги и покрутить винтики? Ему же это явно в кайф, и даже полная невиновность Тони его бы не остановила. Было только одно объяснение, почему с ним обходились столь мягко – приказ короля. Тони это понимал, но не понимал причины столь милосердного обхождения. И вот теперь кое-что вырисовывалось. Неужели спрашивал себя Тони, такое возможно и здесь? Любовь с первого взгляда, не иначе. Генрих не просто поверил в его дар провидца, да поверил, но несколько позже. А поначалу он просто ухватился за это объяснение, чтобы приблизить новоявленного пророка к себе, это было очевидно. Значит, вот он какой, король-воин, Солнце Англии... Ведь судя по всему, для него это совсем не первый опыт в любовных утехах подобного рода. Хотя разве Тони не подозревал этого с самого начала? Разве не собирался написать об этом книгу? Все-таки писательская интуиция и на этот раз его не подвела. И теперь, если он сумеет правильно сориентироваться в ситуации, перед ним могут открыться совершенно новые возможности. Правда, (Тони болезненно поморщился) если каждый раз его будут вот так заваливать, долго он не протянет. Но эту проблему можно решить, он на это надеялся. Ведь как-никак Хэл мужчина его мечты...

Генрих не показывался дня три. Но посылал справляться о нем, распорядился слугам быть отменно предупредительными и даже отправил к нему лекаря, которого Тони сразу выставил. Еще не хватало, чтобы какой-то местный коновал его осматривал. Тони подозревал, что в медицине разбирается получше здешних светил. В любом случае, аспирина он здесь не получит, а, значит, и врач ему на фиг не нужен. Тони на это время сам себе прописал постельный режим. От слуг он требовал деликатесов, подогретого вина, настоя ромашки, горячей воды и по возможности чистых простынь. На четвертый день его самочувствие улучшилось настолько, что он уже подумал было встать с постели. Но к счастью не успел осуществить свое намерение – к нему явился король. Жестом отослал слуг и, заперев дверь, присел на край кровати. Тони постарался придать себе вид по возможности томный и беззащитный.
- У меня уже был любовник, - начал Хэл без всяких предисловий. – Мужчина. Ты не первый.
Тони пожал плечами, словно говоря: меня это, как ни странно, не удивляет.
- Ты похож на него, - сказал Генрих, – вот почему я не позволил тебя убить.
- С ним вы были так же нежны, как со мной? – усмехнулся Тони. Он был несколько разочарован подобным признанием. Вся его блистательная теория о любви с первого взгляда рассыпалась, как карточный домик.
- С ним я редко бывал нежен, - ответил Генрих. – Боюсь, я чаще причинял ему боль, чем наслаждение.
- Он поэтому вас оставил? – спросил Тони.
- Нет... – ответил Генрих задумчиво. – Он бы никогда меня не оставил. Ему отрубили голову.
- За то, что был вашим любовником? – прошептал Тони.
- За измену, - ответил Генрих. – За то, что он был моим любовником... Если бы об этом узнали, его бы сожгли.
Тони открыл было рот, но посмотрел на затвердевшее лицо Генриха и странно потемневшие глаза и решил воздержаться от очередного язвительного комментария.
- Если это для того, чтобы я никому не рассказывал, - сказал он угрюмо, - то я и так не собирался
Генрих горько усмехнулся, не глядя на него.
- Если бы мне было нужно только то, чтоб ты никому не рассказывал, я бы нашел способ этого добиться, не ставя тебя в известность.
- Тогда зачем весь этот разговор? – Тони с трудом подавлял нарастающее раздражение. Он уже почти успел поверить, что в этом мире для него возможно, пусть не блестящее, но вполне приемлемое будущее. И трудно расставаться с этой иллюзией. Если он всего лишь напомнил королю его прежнего любовника... Да еще и такого, которого он с легкостью отправил на казнь, на что ему, Тони, тогда рассчитывать?
- Я отбываю во Францию, - сказал Генрих ровным голосом. - Джона оставляю регентом.
- А что будет со мной? – Тони даже сел в кровати. Ему вовсе не улыбалась оставаться под опекой принца Ланкастерского. Хотя перспективы участия в осаде Гафлера и битве при Азенкуре тоже не казались ему особо радужными. Там и стрелу словить недолго. Это про Генриха он точно знает, что он вернется домой живой, здоровый и с победой. А насчет него самого абсолютно ничего не известно! Вряд ли, конечно, Генрих пустит его в бой, но что он там читал насчет того, как французские партизаны перебили английский обоз?..
- Ты будешь ждать моего возвращения, - объявил король.
- В тюрьме?
- Я накажу Джону тебя не трогать.
- А если он все же нарушит ваш наказ? – воскликнул Тони почти со слезами в голосе. – Решит, что меня нужно все же сжечь на благо государства? Как долго вы будете сердиты на него по возвращении? На костер следом за мной ведь не отправите!
- Успокойся!.. – Генрих досадливо нахмурил брови и отодвинулся. Кажется, столь бурные появления чувств со стороны мужчины его смущали. – Я найду для тебя безопасное место. Никто тебя не тронет до моего возвращения. Если верны твои предсказания, я вернусь с победой и славой. И молись, чтобы это было так.
- Я не умею молиться.
- Так учись. Все равно придется, если хочешь жить в безопасности в мое отсутствие. В доме, в который я тебя собираюсь отправить, принята богобоязненная жизнь.
- Я всю жизнь прожил в доме, где принята богобоязненная жизнь, - пробурчал Тони, несколько расслабившись. – Этим меня не испугаешь. А куда именно вы хотите меня отправить?
- К одному человеку... которому я полностью доверю. Для которого лишь мое благо является первостепенным и который никому не позволит обидеть человека, оставленного мной на попечение. Уверяю тебя, даже Джон не посмеет, - в глазах короля на мгновение заиграли веселые искорки. – В этом доме ты сможешь в безопасности и покое... ожидать моего возвращения.
- Буду ожидать, - вздохнул Тони. – А что мне еще остается?

запись создана: 06.04.2014 в 12:37

@темы: Фантворчество, Том Хиддлстон, Генрих V

---

«The Hollow Crown». Часть III. Глава 13.

[1986-2004]

Название: «The Hollow Crown»
Часть III.
Глава 13.
Автор:  1986-2004
Бета:  Рицу-рё
Гамма:  *Morgo*
Фандом: к/ф «Snow White and the Huntsman», т/ф «The Hollow Crown»
Персонажи: Эрик/Генрих
Рейтинг: NC-17
Жанр: Crossover, Angst, Romance
Саммари: Однажды беглец и скиталец по миру Эрик, убегая от судьбы, спасает от лесных разбойников мальчишку. И эта встреча становится судьбоносной для них обоих.
Предупреждения: Slash, OOC, OC, AU (сугубо личные мысли автора на темы как исторической действительности, так и действительности, созданной телеканалом ВВС; образы и характеры героев, а также их поступки остаются на усмотрение автора), ненормативная лексика
Состояние: в процессе
Размещение: только с разрешения автора
Дисклеймер: отказываюсь.
От автора: «Свобода – это семь метров и еще чуть-чуть» (с)

Главы 1 - 10

Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12

Через три дня пути им встретилась первая жилая деревня. Было в ней всего-то три улицы, одна из которых вела на старое, в два раза больше самого поселения, кладбище. Самая широкая улица обвивала кладбищенский холм почти что целиком и, словно змея, сама себя кусала за хвост. Одноэтажные серые домики, один не отличимый от другого, стояли так плотно стена к стене, что Дью невольно задался вопросом, а где же эти люди держат свои огороды и где в летний знойный день они сидят под тенистым раскидистым деревом, спасаясь от лучей палящего солнца, отдыхают?
Его спутники мало что знали о нравах и быте старушки Англии. Тот, кто назвался Эваном, был нелюдим и в разговор вступал крайне неохотно. За все время пути именно к нему Дью проникся самым, с его точки зрения, неоправданным доверием. Не видя этого человека в бою, не зная на что он способен, тем не менее, старый вояка чувствовал в нем почти что точную копию Эрика. Была в нем та же внутренняя, необъяснимая сила, дарующая людям не только честь и достоинство, но и неизбежное одиночество. Разве что внешне они разнились как день и ночь. Южанин Эрик был русоволос, кареглаз и, не смотря на свое закаленное, натруженное в боях сложение, худощав. От него, чтобы ни случилось, как бы он ни жил, всегда веяло неизбывной пустотой и утратой, словно эти вещи были чем-то вроде неизлечимой болезни. Белокожий, с львиной гривой пшеничного цвета волос Эван излучал огромную, тяжелую, словно неподвижная гора, силу. Все его существо дышало здоровьем и молодостью. За время пути Дью ни раз оговаривался и называл парня Эриком. Того сравнение нисколько не раздражало. По всей видимости, он вообще ни разу в жизни не видел, как выглядит разыскиваемый им человек. Что неизменно приводило Дью в смятение и раздумья. Несколько раз он пытался вытянуть информацию из младшего брата, но тот, при всей своей болтливости, умел много говорить только ему самому полезные и нужные вещи. В итоге Дью не удалось разговорить своих спутников и выяснить, зачем им Эрик.
Рыжеволосого же мальчугана-лекаря звали коротким, звучным именем Айк.
«Смеющийся. - Ухмыльнулся про себя Дью, подумав, насколько говорящие у парней имена. – Если, конечно, это их настоящие имена».
Но чем больше он узнавал тех, с кем делил тяготы пути и пищу, тем больше убеждался в своей догадке: парни не просто не местные наемники, служащие на местячкового лорда, они – что-то вроде шпионов, засланных с далекой стороны. Но зачем такие люди охотятся за Эриком? И кто те, кто, почти без проблем перебив весь отряд, оставили в живых и выкрали его друга? И, в конце концов, кто такой сам Эрик, раз за ним гоняется столько серьезных ребят?
Но к тому моменту, когда их небольшая компания вошла в деревню, Дью окончательно потерял надежду на то, чтобы хоть немного прояснить происходящее. Его не стремились убить. Айк искусно, словно он и правда был богом, залечил его раны. Они делили с ним ночлег, свою еду, воду, даже спиртное, название которого Дью не знал, но одно мог сказать точно – тот мед, что носили с собой в бурдюках ребята, был самим подарком небес. И, в общем-то, если бы не странная ситуация, настолько быстро сложившаяся, насколько не складывается и карточный домик, Дью решил бы, что ему повезло и он обрел отличных товарищей, с которыми спокойно можно и отдыхать, и работать.
- Мы можем заночевать в этой деревне, - обратилась к братьям Марша.
Дью мог поклясться, что никогда в своей жизни не встречал более красивой женщины, чем эта белокурая воительница. Не смотря на то, что она носила женское платье и имела кроткий, спокойный нрав, тем не менее, она могла дать фору любому мужчине, даже самому Дью, который считал, что не всякий мужчина с ним справится. Марша умела не только готовить и стирать, но и драться, отвечать колкостью на колкость, никогда не спускала обиду и была эдаким мужиком в юбке.
- У меня старшая сестра была такой же, - как-то за ужином разговорился Дью с молчаливым Эваном, кивая на колдующую над котелком Маршу. – Ну, до тех пор, пока шестого не родила и тогда уже все, - он махнул рукой, в которой была зажата ложка.
Часть похлебки пролетела и упала к ногами женщины.
- Простите, - пролепетал тут же покрасневший Дью.
В общении с ней он не мог не краснеть. Стоило ей обратиться к нему с каким-то вопросом, как старый вояка, растеряв все свое красноречие, начинал блеять подобно козлу, тряс головой и не мог подобрать слов для ответа. Сам же он заговаривал с Маршей крайне редко, порой опасаясь, что за неосмотрительное высказывание она даст ему в глаз, а порой просто, без видимой на то причины, не мог вымолвить и слова. Им овладевала робость, которой не было ни в одном из братьев. Эван обращался с женщиной учтиво, вежливо, словно она была самой английской королевой. Но не более. А вот Айк цеплялся к Марше по любому поводу. Именно с его помощью Дью узнал, что эта хрупкая женщина отлично дерется. И что за ехидное замечание в адрес ее стряпни можно получить ложкой по лбу. Ну, или нарваться на вполне себе мужское замечание о тонкости кишки и маленьком члене.
- Не думаю, что это хорошая идея, - заявил на предложение Марши Айк.
- Здесь лес недалеко, - обернулся к нему Эван. – Полчаса пути на юг, и будем там.
Хорошенькое, милое личико Марши скривилось в недовольную гримасу, но перечить братьям женщина не стала. Дью мало понимал их отношения и кто кем и кому приходился. С нагловатым мальчишкой-лекарем женщина всегда спорила, называя того упрямым ослом и ошибкой его отца. Впрочем, Айк не оставался в долгу и клеймил Маршу непутевой и бесприданницей. С Эваном же женщина никогда не ввязывалась не то, что в спор, а даже в обычный разговор. Сперва Дью казалось, что Марша боится этого огромного, сурового человека. Но чем больше проходило времени, тем яснее становилось то, что женщина просто робеет перед Эваном, не боится его, но словно стесняется. Можно было предположить, что они оба – жених и невеста из благородных семей, чья свадьба состряпана у них за спинами без их согласия. Эван молча принимает родительский наказ взять в жены ту, которую он и не знал никогда как женщину, а Марша покорно соглашается, пряча взгляд в пол каждый раз, когда будущий муж кидает на нее взор. Но это были лишь его фантазии. На деле же Дью не знал толком, братья ли на самом деле два таких разных по внешности и характеру парня.
- С нами женщина, - обратился к Эвану Дью. – Было бы лучше остаться в деревне. Мы и так четвертую ночь будем куковать на сырой земле. А в лесу может быть еще и небезопасно.
Эван взглянул на Маршу, но тут же отвел взгляд, словно не желая под чарами ее глаз размякнуть и согласиться с предложением более уютного ночлега.
- А что? – Взвился острый на язык Айк. – Женщина больна? Она слаба и не может идти дальше? Женщина жалуется? Ей не нравится лес и сырая земля?
- Помолчи, - оборвал его Эван.
- Пускай скажет, - попросил мальчишка. – Ну? Марша, устала ли ты с нами путешествовать?
- К черту тебя, козлинобородый! – замахнулась на него Марша. – Идем в твой лес. Спасу от тебя никакого.
Она обогнула стоящего у нее на пути Эвана и широким, далеко не женственным шагом стала подниматься на холм. Незаплетенные золотые косы мотало из стороны в сторону в такт ее движению. Гордо задрав голову, она, не оглядываясь, устремилась вперед – статная, ладная, с аппетитными бедрами, красивыми белыми руками. Дью смотрел ей вслед как зачарованный, не в силах взгляда оторвать. И только когда Эван последовал за ней, опомнился и, опередив его, так же кинулся на холм.

- Он людей не любит, - пояснила Марша, когда они с Дью ушли от отстающих братьев далеко вперед. – Ему под землей и то лучше будет, чем в этой деревне.
- Как так? – не понял Дью. – Лекарь и людей не любит!
- А вот так, - она пожала плечами. – А вы чего за мной бежите? Аж запыхались.
Его толстое пузо колыхалось почти так же, как и ее роскошные волосы – туда, обратно, подчиняясь ритму быстрых, нервных шагов.
- Смотрите, братья вас из поля зрения все равно не выпустят. И сбежать вам не удастся.
- А я, - отчаянно краснея, заявил Дью, - и не собираюсь бежать. Я так… Я тут, с вами… А что он так на вас? Кто он такой, мать его? Простите… Сам епископ? Что он вам приказывает?
На деле Дью боялся, что один из двух ребят действительно окажется ее женихом. Тогда пиши, пропало! Не то, чтобы он имел какие-то на нее виды, но… Сердцу, как говорится, не прикажешь. С того момента, как он встретил Маршу, мир для Дью совершенно изменился. Он уже и забыл, что с него, единственного, если не считать пропавшего Эрика, оставшегося в живых, может спросить сам Томас Бьюфорт. Не вспоминал он и о троих своих сестрицах, о которых ему всю жизнь надобно было заботиться, потому что ни одна из них так толком свою судьбу и не выстроила. У каждой муж оказался пропойцей и дураком. А детей настругалось как котят в лукошке – немерено. Казалось, Дью забыл сам себя. Он, словно чистая, заново родившая душа, окунулся в купель со святой водой и вынырнул оттуда совсем другим человеком, без грехов прошлого и без всех тех проблем, что отягощали его ранее. Он, уже далеко не молодой мужчина, влюбился страстно и без остатка, впервые в своей длинной, наполненной опасностями судьбе. Марша вошла в его жизнь словно нож, который входит в подтаявший кусок масла – легко, почти что незаметно. Она изменила его за какие-то часы. Все в ней казалось ему прекрасным, совершенным, самым лучшим. Дью не мог поверить, что земля, обычное женское лоно рождает таких прекрасных созданий.
- Я сама напросилась, - понурив голову, призналась Марша. – Я для них обуза. Хотя и стараюсь сделать все, чтобы таковой не являться.
- Вы с кем-то из них?..
Он не знал, как так надо задать вопрос, чтобы не получить от нее кулаком в нос. И главное – чтобы не обидеть это неземное создание. Но сил находиться в неведении у него уже не было.
- Они ваши… Он ваш… Эван… Ваш брат?
- С чего вы взяли? – щеки ее залились румянцем, словно он спросил нечто очень личное.
Ни одна деревенская девчушка от такого бы не смутилась. Да ты мог ее еще и по заду хлопнуть, а она бы только рассмеялась. Дью диву давался: в глуши, с тремя мужчинами идет женщина, прекрасная как самая красивая заря над грешной землей, и эта женщина явно не простушка из далеких земель, которая большую часть прожитой жизни пасла коз и плела венки. Откуда она здесь?
- Жених? – еле слышно осмелился задать еще один вопрос Дью.
- Нет, - она рассмеялась, - они оба мне не женихи.
И покраснела еще больше, не смея поднять на мужчину взгляда. И вроде бы неробко ответила, но сразу стало ясно, что это не та женщина, каких привык пробовать по кабакам Дью.
«Святые отцы и угодники! – молча, с радостью взмолился он. – Будьте ко мне благосклонны и дале!»
Впереди уже виднелся чернеющий по вечеру лес, когда за спинами путников, с восточной стороны от деревни, раздался еле различимый шум. В селение проскакала загнанная лошадь. Еще немного и стали слышны крики и женский надрывный плач. Дью с Маршей остановились, оглянувшись на догоняющих их братьев.
- Что там? – кивнула Эвану Марша.
- Помер кто-то, - лаконично ответил тот.
- Похороны, значит? – не изменившись в лице, призадумался Айк. – Похороны, это интересно.
Иногда он говорил то, что приводило Дью в замешательство. Как это так, похороны и интересно? Что такого интересного в том, что человек умер? Смерть – это то, что придет за всеми нами. Она не старая и не новая, она суть вечная. Нет в ней ничего ни интересного, ни забавного, ни веселого или же трагичного. Дью видел много смертей. Увидеть еще одну у него никакого желания не возникало.
- Заглянем? – повернулся лекарь к Эвану.
- А как же ночлег? – спросил было Дью.
Но Эван сделал так, как делал всегда, за все время их пути – согласился с рыжеволосым младшим братом. Молча согласно кивнув, он, не дожидаясь спутников, пошел в сторону дом за домом оживающей деревни. К тому времени немногочисленные женские крики уже переплавились в многолюдные стоны. Пробудилось все селение.
- Он его раб? – не удержался Дью от вопроса, смотря в спину удаляющемуся Эвану, за которым, не спеша догонять, шел Айк.
- Если бы все было так просто, - грустно улыбнулся Марша.
И сделала то, после чего Дью уже и думать забыл о странном поведении старшего брата. Марша взяла его за руку и потянула в сторону случившийся у людей беды. Мягкое прикосновение ее пальцев тут же выбили из его головы все связные мысли.
«Смерть так смерть», - подумал Дью, и сделал шаг.

Нед Пойнс никогда не был в Виндзорском замке. Признаться, за свою жизнь он не был ни в одном из замков, ни в Англии, ни за ее пределами. И это не смотря на то, что водил давнее знакомство с самим принцем Уэльским. Поэтому зала, в которой сам Генрих Болингброк нередко принимал просителей, произвела на парня самый что ни на есть неизгладимый эффект. Нед застыл на пороге, разинув рот и выронив из рук бурдюк с вином.
Огромная в длину, уходящая стенами ввысь, украшенная портретами монарших особ и знати, пылающая алой отделкой зала вмещала в себя продолговатый овальный стол, тянущийся почти от самого входа и до конца комнаты, где возвышалась чья-то белоснежная статуя. Друг против друга, обогревая место переговоров, работали два камина. Словно защищая собой стены, стояли по всему периметру стулья, обитые в тон основной отделки помещения. Изукрашенный причудливыми, восточными узорами ковер ровным слоем, словно его кто насмерть присоединил, лежал на полу. Казалось, вся роскошь мира сошлась именно здесь, именно в этой чудной, неимоверно красивой зале.
- Проходи, - посоветовал ему Генри, снимая перчатки и сбрасывая на кресло уличный плащ.
Слуга принес поднос с вином, двумя чашами и какой-то мелкой закусью, горкой насыпанной в вазе. Поставив утварь на стол, он исчез в одном из боковых выходов.
- Я в грязном, - заметил Пойнс, пристально осматривая свои, в чем только не испачканные сапоги.
- Тут все грязь, - полуобернувшись, улыбнулся ему Генри. – Из самого Бристоля, - поднял он бутылку вина. – Советую не отказываться.
- Да я… Я разве ж отказываюсь…
- Грязь, - возобновил он прерванное объяснение, разливая вино по чашам, - только выглядит немного по-другому. На деле тут такая дыра, какая тебе и не снилась, Нед. Нед! Что ты встал как вкопанный! Шуруй сюда, живо!
Приказной тон подействовал на Пойнса отрезвляюще и он, истинно по-воровски юркнул в залу, не забыв опасливо оглянуться. Он выглядел, как вор-новичок, который пошел на свое первое задание и сейчас, проникнув в дом, ежесекундно посматривает по сторонам – не идет ли кто? Впервые в жизни растеряв всю свою наглость и самоуверенность, он медленно подошел к Генри и боязливо принял из его рук чашу с вином.
Чаша была огромная, посеребренная, инкрустированная драгоценными камнями. Ее бока украшал рельеф, состоящий из героев различных сказок и легенд. Кого тут только не было! Испуганные девочки перед нападающими на них чудищами. Юные красавицы, которых похищали бородатые воители. Стройный как кипарис молодой муж, катящий на своей колеснице, за которой, словно хвост, тянулось восходящее над землей солнце. Ярче всех выделялся сюжет, рассказывающий про старика, снимающего корону со своей полуплешивой головы и передающей ее собравшемуся перед ним народу.
- Кто это? – невольно вырвался у Пойнса вопрос.
- Это грешный король, - осушив одним глотком содержимое своей, очень похожей на ту, что держал в руках Нед, чаши, пояснил Генри. – Грех его был так велик, что он пожелал снять с головы корону и лишить себя зрения.
- И что с ним потом стало?
- Он покинул свое королевство и жил как нищий.
- Несчастный, - содрогнулся Пойнс.
- Чем же? – поинтересовался Генри.
Взгляд его был лукав. Он смотрел на слугу с затаенной мыслью, ожидая пока тот сам заметит, что в зале есть и более интересные дела, нежели рассматривать узоры чаш. Но ошарашенный тем, что с ним происходило, Пойнс не смел поднять на своего господина взгляда. Он пристально всматривался в чашу, на поверхности которой, словно ожив, разворачивалась трагедия грешного короля. Пойнсу казалось, что люди смотрели на несчастного с нескрываемым осуждением, не понимая его. И правда, думал Нед, зачем снимать корону и лишать себя зрения за грехи? Разве монархи так поступают? Разве можно добровольно отказаться от трона и власти? Пускай даже ты и провинился. Но ты же король. А королям можно много больше, чем простым смертным. Короли – это такие небожители, которым не ведомы понятия греха.
- Он потерял свой трон, - наконец-то ответил Нед. – Что за большее несчастье может случиться с монархом, как не потеря власти?
К его удивлению Генри весело расхохотался, словно кто-то рассказал сальный анекдот. Он вплотную приблизился к Пойнсу и, забрав у него из рук пресловутую чашу, отставил ее в сторону. Заключив лицо Неда в ореол своих ладоней, Хэл вкрадчиво, так, что у Пойнса побежали мурашки по спине, произнес:
- Нед. Власть боится потерять лишь тот, у кого ее нет.
Сколько раз он видел своего господина целующимся с другими людьми, с женщинами, с мужчинами, трудно было сосчитать. Сколько раз наблюдал за тем, как Генри оторваться не может от того странного, несколько лет назад пропавшего из Лондона чужеземца, за которым он порой следил, словно за самой большой в Англии драгоценностью. И никогда Неду Пойнсу не приходило в голову, что он может оказаться на месте одного из этих счастливчиков. Конечно, любвеобильный Генри не обходил симпатичного паренька своим вниманием. И часто Нед становился предметом безудержного флирта принца, но это был тот максимум, который Генри проявлял по отношению к нему. Оба считали подобное лишь игрой, присущей господину и его расторопному слуге.
- У кого она есть, каждую минуту готов к тому, что ее отнимут, - прекратив мучительно сладко, с винными привкусом целовать остолбеневшего парня, закончил Генри и уставился на Пойнса с поистине нескрываемым сладострастным интересом.
Природа наделила Неда далекой от женской миловидностью, яркой, почти что демонической внешностью и стройностью, которая обещала не испортиться даже по прошествии многих лет. Черные как смоль волосы, вымытые по случаю встречи с принцем, были аккуратно расчесаны на обе стороны и пахли лесными травами. Широко распахнутые карие глаза смотрели удивленно и выжидающе. Он был пьян и чертовски красив. Отмой этого мальчика, дай ему богатую, добротную одежду, научи его манерам и он уподобится живому богу, сошедшему с небес и осенившему собой этот грязный, некрасивый мир.
- Ваше высочество, - прошептал Пойнс, боясь спугнуть удачу.
В паху сделалось тяжело. В штанах приятным дополнением - узко. Нед медленно поднял руки и, заведя их за спину принцу, обнял его. Генри не возражал. Взгляд его подернула поволока. Он облизнул губы и подался вперед, сильнее прижимаясь к Неду.
«Сколько же времени у вас не было… ваше высочество?» - не решился задать вопрос сообразительный Пойнс.
Вместо этого он попятился назад, к столу, увлекая за собой Генри. По дороге они сшибли два стула, с грохотом расступившиеся перед ними, подобно волнам моря, которыми повелевал пророк Моисей. Пойнс, не отпуская принца из объятий, взобрался задницей на стол, раздвинул ноги и с силой, не имея больше терпения строить из себя примерного слугу, притянул к себе вожделенное тело. Генри ответил горячим, словно расплавленная смола, поцелуем.
«Святые отцы и угодники! У меня во рту язык принца Уэльского!»
Он задыхался под натиском жадных рук, быстро, судорожно развязывающих на нем дублет. Генри отвел рукой ворот его нательной рубашки, касаясь губами шеи, ключиц. От поцелуев на коже было горячо и влажно. И Нед ощущал жаркое дыхание, слышал, как тяжело Генри дышит, чувствовал прикосновение к ноге вставшего члена. Завязки штанов путались на подрагивающих пальцах. Мешало все – края дублета, цеплявшаяся за кольцо на руке принца вышивка на вороте, штанины, прилипающие к лицу волосы. Кровь в висках бешено стучала, напоминая молот, который каким-то фантастическим образом быстро-быстро долбился о наковальню.
Нед Пойнс никогда не носил нижнего белья и съехавшие на самые щиколотки штанины открыли вид на ладную мужскую фигуру, на впалый живот, бедра, которые Генри оглаживал рукой, любуясь своим новым, очередным постельным приобретением. Напряженный член он ласкал взглядом словно пальцами. Задрав Пойнсу рубаху чуть ли не до самого носа, оголив его почти целиком, тут же наклонился и припал губами к напряженному соску. Нед задохнулся собственным вдохом, заерзал на поверхности стола. Ноги будто сами поползли выше, сгибаясь в коленях.
- Мне так неудобно, - заявил Генри, отстраняясь. - Сними их.
Пойнс послушно поднялся со спины, уселся на задницу и начал стягивать с себя одну штанину за другой. Руки у него дрожали, дыхание было сбивчивое. Немного помедлив, он стянул и рубаху, оставшись в чем мать родила.
- Отлично, - подобно коту облизнулся на него Генри. – А теперь слезай со стола и разворачивайся задом.
«А мальчик-то вырос», - усмехнулся про себя Нед, вставая нетвердыми ногами на теплый ковер и ложась грудью на стол.
- Как пожелает его высочество, - съерничав, ответил он Генри и пошире расставил ноги.
- Его высочество, - с ухмылкой отозвался принц, - желает ебаться.
- Извольте, - взвыл Пойнс, у которого от прикосновения пальцев к дырке своего зада, повело дурманом голову.
У дверей в залу раздался характерный скрип половиц. Дернувшегося в испуге Неда оставила властная рука Генри. Принц с силой надавил парню на плечо, не позволяя разогнуться.
В комнату вошел толстяк. В одной руке у него была куриная кость, другой он обнимал за талию одну из многочисленных кухарок, что день и ночь трудилась на благо желудков молодого наследника и его знатных друзей.
- Хорошо выглядишь, Нед! – помахал ему куриной костью толстяк. - Советую сильно не напрягаться!
- Пошел к черту! – процедил Нед, который не смел противиться приказу Генри, но очень хотел встать и вдарить старикану кулаком в самый нос.
Толстяк с удовольствием разглядывал двух полуобнаженных, разгоряченных ласками и нежностями парней, одного нависавшего над стоящим раком другим. В глазах его искрилось неподдельное любопытство. Он знал, до чего им сейчас хорошо, и со всем сладострастием подумал, что не грех бы и присоединиться. Раз уж принц Уэльский снизошел до такого пройдохи, как Нед Пойнс, то почему бы и не снизойти до него?
- Вы продолжайте, продолжайте, - весело посоветовал толстяк. – Мы, вот, сейчас докушаем и тоже отведаем столь сладкое блюдо, - он ущипнул кухарку за левую грудь, от чего та ойкнула и заулыбалась. – Может быть, мы даже с вами…
- Тебе чего? – грубо спросил Генри.
- Да я… - начал было толстяк.
- Пшел прочь, - приказал принц.
Такого тона от него не слышал никто и никогда. Когда он успел зародиться? Кто передал Генри такую дикую внутреннюю силу? В его голосе было все – и власть, и достоинство, и королевское величие, после которого моментально хочется бухнуться на колени перед его обладателем. Даже если он стоит перед тобой со спущенными штанами и выставленным на всеобщее обозрение достоинством.
Толстяк попятился прочь, увлекая за собой насмерть перепуганную кухарку. Еще секунда и их не стало в комнате.
Генри наклонился и нежно коснулся губами уха застывшего в недоумении Неда.
- Продолжим? – осведомился он, потираясь бедрами о его зад.
Нед нашел слова не сразу. В голове все еще звучали разбуженным колоколом слова, которыми Генри выпроводил старикана. От этого тона у Неда подкашивались коленки и дико ныли яйца. Хотелось трахаться сию минуту. Сильней, чем тогда, в кабаке, когда он рассматривал красивого, словно сошедшего с одного из настенных портретов в этой зале принца. Пойнс поймал себя на мысли, что ему сил нет, как хочется, чтобы Генри заговорил с ним точно таким же тоном. Но просить не решился. Лишь повилял от нетерпения задом.
– Его высочество собирается ебать меня насухо?
Генри плюнул себе на руку. Вязкая, мутновато-бесцветная слюна медленно потекла у него по пальцам. Скатившись по ладони, оторвавшись, одна капля упала на алый ковер рядом с босыми пятками Неда.
У Пойнса был опыт по части секса с мужиками. В трактире миссис Куикли только слепоглухонемой не пользовался тем, что все вокруг были дьявольски надравшимися и готовыми на все. В доброй старой Англии существовало множество «нет» на людях и открывались нереальные возможности, когда занавешивались окна, закрывались ставни, уходили в сторону любопытные взгляды, а на отступников от закона опускалась темнота, неважно, чем она была обусловлена – временем суток или же далеким от солнца закоулком. И Нед не был исключением из правил. А кто бы был? Если даже сам принц Уэльский частенько совершал грешки и потакал разврату. Как удержаться и не попробовать? Когда сам же притаскиваешь старому, доброму другу Хэлу красивых мальчиков на вечер. Одного ему, другого – себе. Конечно, речи не было, Пойнс частенько думал, что он и сам готов лечь в одну с Генри койку. Но принц почему-то всегда обходил этот вопрос стороной. А когда в Лондоне появился чужеземец, так и вообще перестал замечать кого или же что-либо, включая Неда. Кроме, конечно, самого чужеземца. В присутствие которого у Генри теплел взгляд, а порой и рдели алым щеки.
- Будьте милостивы, ваше высочество, - запросил Нед, когда головка члена уже в который раз прошлась по его заднице, так и не проникнув внутрь. – Чем я заслужил такую муку?
Его схватили за плечи и, потянув на себя, заставили встать. Длинные пальцы изящных рук игриво прошлись по груди, мимолетно коснувшись сосков. Генри развернул Пойнса лицом к себе, обнял, прижал. Смоченные в слюне пальцы, которые еще недавно ласкали Неда, теперь прошлись по его щеке. Хэл улыбался полубезумной, задурманенной желанием улыбкой. Он надавил на Пойнса своим весом, укладывая его обратно на стол, на спину. И пока они медленно опускались в таком столь неудобном акробатическом трюке, принц, еле касаясь, шептал в губы Неда:
- За красоту, дьявол тебя дери. Дери во все щели. За твою службу. За то, что такой… Чертов, Нед. Чего ж мне тебя раньше не хотелось?! Паршивец…
- Ваше высочество, - зашептал в ответ Пойнс, поднимая бедра навстречу, - я сделаю все что угодно, только не мучьте меня больше. Мой зад – ваш. Весь я – ваш.
- Все что пожелает мой народ, - подхватывая ноги Неда под коленки, пообещал Генри.
Кольцо мышц поддалось не сразу. Народ в лице Пойнса желал, чтобы его ебли медленней и нежней. Но Генри уже был королем. Недоставало лишь формальностей. И как любой настоящий король, он не слушал просящих стонов, он делал так, как было удобно ему, как он считал нужным. А нужным Генри считал засадить Пойнсу так, чтобы у того зазвенело как в яйцах, так и в мозгах. И чтобы огромный стол переговоров под ними рухнул к чертям собачьим. Подломился, мать его, разлетелся на двое. И чтобы Нед орал так, что его все служки в кухне слышали. Чтобы он что-то там бессвязно бормотал и дальше, откинувшись на стол, повернув голову на бок, прикрыв глаза. Чтобы его вспухшие от поцелуев губы все так же шевелились, чтобы подрагивали охуенно длинные ресницы, чтобы все таким же тесным, узким и невыносимо, мать его, прекрасным был зад.
Нед и правда орал. Уже потом, вспотевший, обхватив взмокшими руками Хэла за спину, буквально укрывшись им. Он орал так, что мог пробудить мертвых предков, молча взиравших на своего занимающегося любовью наследника с висящих на стенах картин. Он вырывался, стараясь подобно кабачной девке подмахивать задом, двигал бедрами так, чтобы у Генри получалось еще глубже, чем оно могло быть, чтобы ощущение тесноты и распираемой изнутри сладости оказалось сильней, на грани возможностей, на грани сознания.
Генри молча засаживал ему, стиснув зубы и не проронив ни стона. Лишь дышал как загнанная собака, жить которой оставалось считанные минуты. Он сосредоточенно долбился в Неда, изредка произнося что-то о его красоте, о том, что таких как он ебут только короли.
Пойнс не помнил, в какой момент потерял ощущение времени, утратил контроль за происходящим. Он очнулся на столе, лежащим на спине, с раздвинутыми как у роженицы ногами. В заднице было широко.
«Ветер, блядь, гулять может», - подумалось Неду.
А под задницей оказалось мокро. Нед протянул руку и коснулся ануса.
- Ты как первый раз, - услышал он голос Хэла.
Принц со спущенными штанами сидел на полу, спиной облокотившись на ножку стола. Не до конца опавший член покоился между ног, сморщившись, упирался в заляпанный спермой ковер.
- А вы будто двадцать лет в одиночке Ньюгейтской тюрьмы просидели.
- Что, сильно я тебя?
Нед слез со стола и аккуратно опустил свой зад рядом с Генри.
- Да бывало и хуже. Сейчас бы выпить.
Неохотно Генри приподнялся и, потянувшись, стащил со стола бутылку. В ней оставалось совсем немного. Во время их яростного траха упавшая посудина извергла из себя большую часть бристольского пойла. Генри сделал глоток и передал вино Неду.
- Хэл, - немного помолчав, заговорил Пойнс. – Вы…
- Просто хотел ебаться, - устало отрезал Генри. – Давай, подъем. Я спать хочу зверски.
- А мне куда? – обычно все понимающий Нед, тут замешкался, вспомнив, что он находится не где-то, а в самом Виндзорском замке, что только что он осквернил своим семенем место, в котором великие решали судьбы мира. – Старикан, наверное, давно свалил…
- Со мной, - подхватывая спадающую с ноги штанину, приказал Генри.
Спорить с только что выебавшим его монархом Пойнс не решился.

В деревню они вошли ближе к ночи. Против ожидания большинство домов в селении не спало. Необычное оживление, царившее на трех улицах, было таким, словно случилось второе пришествие и сам Иисус, опередив маленький отряд наемников, вошел в это богом забытое место.
Харольд приказал править к самому большому из зданий, особняком стоявшему от основного массива домов, почти что рядом с кладбищем. Именно там происходило нечто невообразимое. Возле забора столпились люди, в волнении и с любопытством чего-то ожидая. Хозяина дома, как и хозяйки и их троих сыновей видно не было. Харольд, кивнув своим ребятам следовать в стойла, сам, прихватив с самой Даймонда, направился в дом.
- Куда лезешь?.. – начал было один из сельчан, когда мужчины стали протискиваться к калитке.
Но быстро осекся, тут же поняв, что толкнул его далеко не местный нагловатый паренек. Харольд уже давно привык к тому, что его внешность приводила в замешательство и видавших виды наемников. Чего уж там говорить о простом крестьянине.
Поклонившись, сельчанин пропустил мужчин к дому.
- Что у них тут, помер кто? – оглядываясь, озадачился вопросом Даймонд.
Дверь отперли не сразу. Какое-то время пришлось что есть силы долбить в нее. Кажется, в доме думали, что пытается прорваться кто-то из местных. Но, в конечном итоге, хозяин осознал, что однообразный стук и удары такой силы – явно не могут принадлежат его соплеменникам.
- Харольд! – охнула открывшая дверь хозяйка и залилась слезами, уткнувшись мужчине в грудь.
Даймонд выглянул из-за плеча главного, оценивая обстановку в доме.
Везде горел свет, словно те, кто здесь жили, сильно боялись ночных духов, и точно знали, что те придут за ними. От самого порога в комнату тянулся след свежей грязи, в который уже успели попасть многочисленные людские следы. Руки и лицо хозяйки так же оказались испачканы. В углу, заблеванная кровью, комком валялась одежда, и стояли, наспех скинутые, сапоги. И не оставалось никаких сомнений в том, что в этой семье, которая каким-то странным образом была знакома главному из их отряда, случилось несчастье.
Даймонд еще толком не успел сообразить, что же могло произойти – напал ли кто, а может быть хозяин и кормилец погиб на охоте, как из комнаты, из которой доносились приглушенные людские голоса, высунулся рыжеволосый паренек, напоминающий скорее отпрыска знатного рода, нежели деревенского мальчишку. Харольд поднял на него свой тяжелый, недобрый взгляд. Но тот даже не подумал смутиться. Не сказав и слова пришедшим, в приказном тоне обратился к хозяйке:
- Еще воды!
- И чтобы чистой! – добавил он, когда женщина, встрепенувшись, и выпустив Харольда из объятий, побежала на задний двор.
- Да что, черт возьми, здесь происходит? – проследив за юркнувшим обратно в комнату мальчишкой, взмолился Даймонд.
- Сейчас узнаем, - ответил ему Харольд, переступая порог дома и прямиком направляясь следом за рыжеволосым наглецом.
Младшего сына хозяина дома, лежащего на постели, обливающегося потом, тяжело дышащего, обступило как минимум человек десять. Троих из них, включая рыжеволосого, Харольд не знал. Но вот присутствие толстого, умеющего знатно драться мужика, который стоял возле белокурой красавицы, он признал моментально. Сложно было не узнать человека, которого сам же убил на поле брани. Только сейчас толстяк был живее всех живых, и помирать не думал. Харольд видел многое в своей жизни, и уже ничему не удивлялся. Готов он был и к тому, что сейчас может произойти.
По всей видимости, Даймонд так же узнал толстяка, потому что рука его медленно потянулась к висящему на поясе оружию.
- Спокойно, - предостерег его Харольд.
Одна из присутствующих женщин, явно какая-то близкая знакомая семьи, обернувшись к вошедшим в комнату мужчинам, досадливо кивнула на хворающего парня и тихо произнесла:
- Дела-то какие творятся! Неужто последние наши дни грядут?
- Что с ним случилось? – не сводя взгляда с больного, над которым колдовал рыжеволосый наглец, так же тихо поинтересовался Харольд.
- С братом, вторым по матушке, пошел в лес. Тут у нас, недалеко. Старшой-то говорит, шли, шли, он какой-то цветок жевал, а потом, глядь, и упал как подкошенный. И давай изгибаться, словно в него бес вселился.
- Бывает, - пожал плечами Даймонд.
- Кровью блевал…
- А чего шум-то такой поднялся? – вновь спросил Харольд.
Краем глаза он следил за толстяком, который, словно на воскрешение покойника, смотрел на лежавшего на кровати мальчишку.
Женщина охнула и нанесла на себя крестное знамение.
- Живой же, - опередил ее слова Харольд.
- Это он сейчас живой, - покачала головой тетка, и даже на шаг назад отступила.
А затем, прильнув к Харольду, словно заговорщица, шепнула:
- А еще час тому назад был мертвый.
И, заметив изменившееся выражение лица своего собеседника, довольная произведенным эффектом, добавила:
- Вот тебе крест, мертвый. Его брат-то из лесу сюда уже бездыханным принес.
Харольд перевел взгляд на постель больного: у кровати, встав на колени, чем-то вязким и зеленоватым поил отравившегося паренька странный, рыжеволосый мальчишка.

@темы: Фантворчество, Fanfiction

---

«The Hollow Crown». Часть III. Глава 12.

[1986-2004]

Название: «The Hollow Crown»
Часть III.
Глава 12.
Автор:  1986-2004
Бета:  Леония
Гамма:  *Morgo*
Фандом: к/ф «Snow White and the Huntsman», т/ф «The Hollow Crown»
Персонажи: Эрик/Генрих
Рейтинг: NC-17
Жанр: Crossover, Angst, Romance
Саммари: Однажды беглец и скиталец по миру Эрик, убегая от судьбы, спасает от лесных разбойников мальчишку. И эта встреча становится судьбоносной для них обоих.
Предупреждения: Slash, OOC, OC, AU (сугубо личные мысли автора на темы как исторической действительности, так и действительности, созданной телеканалом ВВС; образы и характеры героев, а также их поступки остаются на усмотрение автора), ненормативная лексика
Состояние: в процессе
Размещение: только с разрешения автора
Дисклеймер: отказываюсь.
От автора: «Свобода – это семь метров и еще чуть-чуть» (с)

Глава 1 - 10

Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11

Чем дальше от Лондона, тем уже и мельче становилась Темза. Не ощущая на себе давления Северного моря, она стихала, сливаясь с неспешным, размеренным течением жизни, далекой от столичной суеты.
За спиной остался утонувший в тумане замок, и лишь торчащие поверх белесой дымки макушки замковых башен служили ориентиром спешащим к нему в эту новогоднюю ночь путникам. Генри спустился на два шага к кромке воды, совсем утеряв из виду как замок, так и тоненькое деревце - отметку для возвращения назад. Дернув зацепившийся за куст плащ, он услышал предательский треск порвавшейся материи. И в тот же миг из ползущего с реки тумана вынырнул укрытый толстым, с подбоем, плащом Нед Пойнс. За ним, словно мешок со свиными потрохами, тяжело ступая и переваливаясь с бока на бок, шел, охая, старик лет шестидесяти. На его широком кожаном поясе висели короткий кинжал и «кошачья» сума. Кроме дублета и широких, заправленных в башмаки штанов на нем не было ничего, что укрыло бы его от наступающего ночного холода. В пухлых руках он держал широкополую шляпу с истрепанным засаленным пером.
- Чертов Хэл! – взмолился толстяк, заметив застывшего у раскидистого куста принца. – Старых друзей надобно встречать в теплых залах бокалом хорошего хереса и компанией милых прелестниц! На что мы рассчитывали, Нед? – хлопнул он по спине Пойнса, от чего тот сморщился, словно в него кинули лепешкой дерьма. – На это ли? Холод Темзы и промокшие башмаки?! Ничего не скажешь, хорошенький приемчик, любезный Хэл!
- Прекрати брюзжать, старый недотепа, - беззлобно осадил его Генри. – Твое место на виселице, так тебе ли сетовать на милостиво текущую по нашим землям Темзу?
- Я рад, что вы в добром здравии, ваше высочество, - Пойнс обнял Генри, похлопав того по спине.
- Трудно помереть, сидя в четырех стенах, - усмехнулся Генри.
- Да всем бы те четыре стены, в которых вы киснете, милый принц! – заметил толстяк, кивая в ту сторону, где еще недавно виднелся Виндзорский замок.
- Молчи, увалень, - одернул его Пойнс.- Его высочество желает развлекаться, а не слушать твою болтовню.
- Только за мою болтовню он меня и любит, не так ли, дорогой принц? – Он тоже обнял Генри, прижав его к своему сильно выступающему вперед пузу.
- Оставь его, Нед, - попросил Генри. – Скажи лучше, ты нашел место, где мы можем отдохнуть без лишних глаз?
- Боюсь огорчить вас, дорогой мой Генри, но найти в Англии место, где бы не знали принца Уэльского – значит найти новое, неизведанное место в нашем королевстве.
- Я верю в тебя, Нед, - улыбнулся Генри.
- Не браните слишком строго, коли не угожу, - картинно поклонился Пойнс.
Он прошмыгнул мимо Генри и сделал знак следовать за собой.
Туман с Темзы наползал быстро и неотвратимо, будто стараясь догнать удаляющихся от него людей. Он двигался в сторону замка, где, столкнувшись с крепостными стенами, «переливался» через них и полз дальше, устремляясь к жилым улицам Виндзора.
- Шевелите! Шевелите задницами! – добродушно поторапливал толстяк, еле поспевая за укрывшимися плащами молодыми мужчинами.

Кабак гудел словно труба, в которую забрался проказник ветер. Кого здесь только не было! И бедных, на которых одежка висела лохмотьями, и богатых, кто мог похвастаться наличием оружия на поясе, мужчин, женщин, стариков и старух и даже растерявших половину своих молочных зубов детей.
Пойнс выбрал самый дальний стол, спрятавшийся, точно скромница на шумном празднике, в тени угла: отсюда было видно всех и все, их же мог бы увидеть лишь самый зоркий и любопытный.
- Что за радость? – ворчал толстяк, размещая свою жирную тушу на лавке, на которой могло бы за раз уместиться до трех человек. – Сидеть, словно курицы на насесте, смотреть на всех, кто веселится вокруг, и носу не казать? Хэл! Кого мы тут высиживаем? Какие золотые яйца? Уж, часом, не обеднела ли, - он загоготал, - казна вашего батюшки?
- Когда закончится казна моего батюшки…
- Да пошлет господь ему долгих лет жизни, - быстро вставил Пойнс.
- … я продам твое жирное брюхо твоим врагам – они мне дорого за него заплатят, - парировал Генри.
- Кому я буду дохлый нужен, голубчик мой?
- А кто сказал, что перед этим смерть приберет тебя к рукам?
- Да какой дурак отдастся в руки своих врагов прежде, чем его обнимет смерть?
- Уж поверь, - ухмыльнулся Генри, - и после смерти найдутся охотники поглумиться над твоим бренным телом.
- Да, люблю я суку-матушку нашу жизнь, - удовлетворительно крякнул толстяк. – Ведь тот никогда полноценно не жил, кто врагов себе не нажил.
Видавшая виды миссис принесла им по кружке хересу, за что получила от толстяка хорошенький шлепок по своему широкому обвисшему заду.
- Ух, красотка! – заверил ее толстяк, от чего миссис широко и кокетливо заулыбалась ртом, в котором не хватало доброй половины зубов.
- Ну, что? – ухвативши кружку, начал Нед. – Выпьем за приближающийся одна тысяча четыреста двенадцатый год?
- Да будет он милостив к нам, - поддержал его Генри.
С громким стуком три кружки столкнулись в дружеском приветствии, щедро закапав и без того нечистый стол каплями хереса. И этот звук тут же потонул в десятке других таких же.
Когда кружки наполнились в четвертый раз, толстозадая миссис, оценив запас кошельков троих таинственных посетителей, принесла тарелки с мясом, сыром, ячменным хлебом, луком вперемешку с нарезанной репой, а также поставила перед толстяком огромную миску с похлебкой. Венцом сего гастрономического раздолья оказались три бутылки неплохого хереса, припасенные как раз на тот случай, коли в кабак заглянут состоятельные гости. А в том, что к ней на огонек зашли не совсем обычные люди, хозяйка не сомневалась.
Кое-кто из посетителей, заметив, что дальний столик обслуживают с особым рвением, стал поглядывать на темный угол с опаской и неодобрением.
- Если пожелаете, ваше высочество, мы в любой момент можем покинуть это заведение, - шепнул Пойнс. – У меня на примете имеется еще парочка неплохих кабаков на севере и одно дивное местечко недалеко от замка. Но, боюсь, там вас могут узнать…
- Брось! – ударил кулаком по столу толстяк. – Что за чушь, скрываться в такую ночь?! Прятаться, словно зайцы, трястись, вдруг кто увидит, какие мы на самом деле. Хэл! Право слово! Мой мальчик, давно ли вы стали стариком и трусом? Давно ли забыли, каково это, когда хмель до блевоты кружит голову и зовет на подвиги, когда в компании разгоряченных девок яйца гудят – так хочется засадить какой-нибудь потаскушке?!
Плешивый дед, забравшись с ногами на стол, заиграл на кельтской дудке, помогая себе – притоптывая ногами и бешено вращая глазами. Народ, кто попьяней, кинулся плясать, хватая за руки и за подолы праздно стоящих женщин. Кабак, и без того напоминавший адский котел, погрузился в состояние совершеннейшей вакханалии. С заднего двора доносились крики чем-то потревоженной козы, блеющей так, словно она сию секунду отходит к богу, визжали дети, ныряя под столы и стягивая у неосмотрительных гостей недопитые кружки хереса, заливались смехом подобревшие от спиртного женщины, гоготали мужчины. Кто-то пел, не попадая в тон дедовой вполне себе ладной мелодии.
Пойнс искоса посмотрел на Генри, оценивая степень готовности принца кутить. Вокруг жила своей жизнью заведенная толпа, десятки искусных собеседников и болтунов восседали за липкими покоцанными столами, забияки и весельчаки уже были готовы развлекать народ, а пышногрудые хохотушки - обниматься без прелюдий. Еще много всего, что любил и ценил принц в простецких гулянках, вертелось перед их носом, зазывая в свои грязные, развратные и такие сладкие объятия. Но Хэл не спешил подавать заученных Недом знаков. Он сидел, уткнувшись взглядом в свою кружку, и, не замечая окружавшего его веселья, о чем-то думал.
- Ваше высочество, - тихо обратился к нему Пойнс, отметив для себя, что за то время, пока они не виделись, Хэл стал более походить на отца, нежели прежде, а также сделался менее разговорчивым и не в меру задумчивым. – Только скажите, и я сделаю все, о чем вы пожелаете.
- Так уж и все, верный Нед? – поднял на него полный лукавства и затаенного веселья взгляд Генри.
Пойнса прошиб жар. Вмиг зародившись в груди, он отпрянул от сердца стайкой вспугнутых птичек и быстро растекся по всему телу. Нед сглотнул подступивший к горлу ком и, впервые в жизни не выдержав, отвел от принца взгляд.
- Конечно, - согласно кивнул он головой.
Хэл изменился. И Нед, не сообразивший это сразу, сейчас наконец-то увидел то, что бросалось в глаза лишь при пристальном рассмотрении. Дело было не во внешности, и не в возрасте, и не в изменившейся, ставшей более богатой одежде. Беззаботный, готовый кутить сутки напролет мальчишка Хэл, по какой-то неизвестной Пойнсу причине, уступил место молодому мужчине, серьезному и властному, во взгляде которого читалось злобное ехидство и светился недюжий ум. Нед, встретившийся в юности со многими подводными камнями жизни, знал такой сорт людей: в детстве они ангелы, в юности весельчаки и гуляки, а стоит им войти в зрелый возраст, как пташка превращается в коршуна.
Но главным, с удивлением отметил Пойнс, оказалась его собственная реакция на принца. Возмужав, Хэл превратился в настоящий лакомый кусок. Озорство общения и неразборчивость в постели переплавились в нем в спокойную сексуальность и зверскую притягательность. Нед вдруг осознал, что больше не сможет таскать принцу разнообразных девчонок для утех. Теперь принц сам выбирает того, с кем ему спать, кого он хочет. Исподтишка Пойнс окинул его взглядом, проглотив образовавшуюся во рту слюну. Не будь Хэл принцем, не будь он его господином, тем, кто его от плахи спасал, тем, кто мог одним словом его на эту плаху отправить, Нед бы не отказался засадить ему по самое не балуйся, схватить его прямо сейчас и потащить туда, где надрывно орала коза, где пахло сеном, где можно было, не боясь, трогать этого красивого, статного мужчину с немного грустной, затаенной в уголках губ улыбкой.
- Я подумаю над твоим предложением, Нед, - улыбнулся ему Генри и, не став больше мучить его взглядом, вновь вернулся к созерцанию мутной жидкости на дне своей кружки.
- Вы будто отца родного похоронили, - не дождавшись продолжения этого странного разговора, влез толстяк. – Кого потеряли, дражайший Хэл? Такого взгляда, как у вас, не бывает даже у таких стариков, как я! А уж я, поверьте мне, немало повидал. Сколько раз смерть смотрела в лицо мне и моим близким!..
- Не пизди, старый пройдоха, - оборвал его Пойнс, - нет у тебя никого из родных.
- Почем ты знаешь, молокосос, кто у меня есть? Коли кого из моих смерть прибрала, так ты тут мне язык не распускай. О покойниках только хорошо.
- А я не о покойниках, я о тебе, - усмехнулся ему в лицо мужчина.
- Ах ты увертыш! – захохотал толстяк. – Из всего, что я говорю, свое вывернет! И соврать-то не даст, совесть пиздливая. – Он повернулся к Генри. – Что, мой мальчик? Надоели мы вам, оборванцы, со своими глупыми шутками? Вы вот смеетесь надо мной, а я вижу, что глаза-то у вас не улыбаются. Нет в вас света. Сидите тут, словно у вас сердце вырезали.
О сердце принца знали многие, кто еще несколько лет назад обитал в трактире миссис Куикли. Но даже те, кто был в курсе, что произошло с королевским сыном, благоразумно предпочитали молчать. По Англии уже ползли слухи о том, что отпрыск Болингброка гораздо жестче и более жесток и скор на расправу, чем его хворающий батюшка.
- Смотрите, вон та девочка… Ей еще пятнадцати нет. Вы посмотрите, какая она аппетитная! Нет, ну вы только гляньте! Этот сочный плод явно еще никем не сорван. Не желаете ли, милый друг, быть первым?
- Уступаю тебе первенство, - картинно взмахнул рукой Генри. – В знак, так сказать, нашей долгой разлуки и столь приятной встречи. Иди, толстобрюхий, забирай свой приз.
- Иди, иди, - поторопил встающего с лавки старика Пойнс. – Сеновал ждет вас.
- Когда она будет орать подо мной, как та коза, что уже добрый час надрывается на чертовом дворе, не смейте мне завидовать, стервецы! – добродушно хохотнул он, взлохматив Генри отросшие космы.
- Смеем ли мы? - оттолкнул его от себя Хэл.
- Стоило вам уехать из Лондона, - тихо заметил толстяк, понимая, что Пойнс не станет перечить своему господину в его тихой меланхолии, - как вы, в окружении своих добропорядочных дядюшек, превратились в настоящего маменькиного сынка!
- Следи за словами, свиные потроха! – процедил сквозь зубы Пойнс.
- Все нормально, Нед, - положил руку ему на плечо Генри.
Херес ударил ему в голову и дальше медленно потек теплом по всему телу. Опостылевшая за много лет, но, тем не менее, привычная обстановка веселья и пьяного угара захватывала его, увлекая за собой. Что ж поделать, думалось Генри, коли для него все едино – что званый ужин в замке, что пьянка в придорожном кабаке? Если нет разницы, зачем о чем-то думать и выбирать? Делай то, что нравится. Делай то, что хочется. Разве не за этим он, пренебрегая советами Томаса Бьюфорта, вызвал верного Пойнса? Чтобы напиться и забыться, разгуляться и хоть в последний раз ощутить вкус неумолимо ускользающей от него свободы.
Толстяк оказался прав. Потеряв сердце, за честью не гоняются.
– Наш старый добрый увалень, дожив до своих позорных седин, так ничего и не смыслит в жизни. Но не стоит его бранить за это. Ум дается не каждому, а мудрость порой вообще не спускается на эту землю.
- Ваше высочество… - начало было Нед.
- Развлечемся? – улыбаясь, резко осведомился у кого-то, кто стоял за спиной Пойнса, Генри. – Эй! – заорал он в сторону толстозадой миссис, которая отчитывала сильно проштрафившегося гостя. – Хозяйка! Красавица! Еще хересу! Не жалей! Неси все то, что есть у тебя в закромах! Неси все самое лучше! Неси на всех! Неси, неси! Плачу!
Шум, поднявшийся после его слов, был сравним разве что с криками английских солдат в битве при Шрусбери, когда по рядам прошел глас о победе Генриха Болингброка. Пляшущий дед, перестав плясать и откинув куда-то в толпу свою дудку, прямо со стола, сверху вниз ринулся к Генри - обнимать щедрого молодого человека, подарившего такую радость в этот ненастный вечер. Его затею с музыкой тут же подхватили двое бойких мальчишек, которым толстозадая миссис выдала за это по паре пенсов.
- Эй! – перекрикивала толпу хозяйка. – Дуги! Спустись-ка в погреб да помоги мне с бочонком! Не слышал, что ли?! Щедрый господин за все платит!
Под поднявшийся гвалт и вспыхнувшие всеобщее веселье и радость от полностью кем-то оплачиваемой выпивки толстяк, пощипывая за зад, уводил на задний двор кабака молоденькую девчушку.
- Ваше высочество, - наклонился к Генри Пойнс, когда принц, обнявшись с каким-то пьянчугой, чокался кружкой с тянувшимися к нему гостями кабака, - не смею портить вам веселье, но позвольте напомнить, что аккуратность не помешает.
- Нед, - обернулся к нему Генри и в тот же момент, не изменившись в лице, потянулся вперед и быстрым, но чувственным поцелуем с силой коснулся губ Пойнса. – Не за тем я звал тебя, - лукаво улыбнулся он, - чтобы ты мне тут занудствовал.
И не успел ошарашенный, потерявший дар речи Пойнс что-либо ответить, как его подхватила пустившаяся в пляс толпа и увлекла в самую гущу творившейся в кабаке вакханалии.

Их было не больше восьми человек. Эрик прекрасно понимал, что, скорее всего, людей, напавших на его отряд, было гораздо больше, но тех, кто сейчас тащил его непонятно куда, было именно восемь. Несмотря на завязанные глаза, он уже различал пленивших его. Номер Один – тот, что командовал отрядом - был серьезным мужчиной в годах, бывшим военным. Явно находился в бегах и работал наемником. К нему Эрик испытывал неконтролируемое чувство уважения. Мало того, что он понимал, в каком положении оказался его противник - за время пути Эрик убедился, что, невзирая на выполняемую им работу, мужчина не был лишен честности и благородства, - никто из его людей не затевал ссор из-за оплаты, количества еды, теплой одежды или же каких-либо иных нужд, с которыми сталкивается любой отряд. На привале номер Один неизменно приказывал «всем поровну». В тот момент, когда на них напали не ведавшие, с кем связываются, сельские разбойники, он защищал не только своих людей, но и самого Эрика, неспособного самостоятельно управлять лошадью.
- Извини, мужик, - с силой толкая Эрика в бок и тем самым сбрасывая того с лошади, крикнул номер Один, - полежи тут пока. Заденут. Отмахаемся - вернусь за тобой. Ребята, – заорал он, – защищаем пленника!
Его помощник, номер Два, был храбрым оголтелым парнем лет на десять моложе самого Эрика. После столкновения с разбойниками он недолго, но нагловато спорил с номером Один.
- Мы своих людей чуть не потеряли, а ты его жопу прикрывал!
- Да, - поддакнул кто-то из номеров с Пятого по Восьмой. – Деньги за него хорошие, но своя жизнь-то дороже денег.
Номер Один долго молчал, выслушивая подзадориваемых номером Два ребят, а затем просто спросил:
- Безоружного, связанного не защитить?
Больше никто ничего не возражал. Даже номер Два заткнулся. Из чего Эрик сделал вывод о непререкаемом авторитете номера Один среди своих воинов.
Номер Три и Четыре были братьями и постоянно ссорились, чем в пути развлекали весь отряд. Старший, небольшого роста, широкоплечий, часто помогал Эрику влезать на лошадь. В пути за разговором ребята любили посмеяться над его уже превратившимся в анекдот блядством. Любитель юбок беззлобно отшучивался. Его младший брат, высокий верзила, был не в пример родственничку молчалив. На стоянках он занимался охотой и приготовлением еды.
- Тебе бы, парень, не воевать, - как-то не удержался и заговорил с ним Эрик. – Готовишь как бог.
- Чего?! – тут же возопил старший брат. – Ты моего брата на кухню послал?!
- Остынь, - спокойно посоветовал номер Один.
- Он его бабой назвал! – не унимался Старший.
- Он сказал то, что сказал, - отрезал главный и дальше трапеза продолжилась в тишине.
Пять, Шесть, Семь и Восемь были рядовыми, один на другого похожими ребятами. Их Эрик называл «отряд безликих».
Несколько дней пути на него никто не обращал внимания. Его кормили, позволяли с сопровождающим сгонять в кусты, проверяли затянутые на манер кандалов на руках и ногах веревки, сажали на лошадь и, не говоря ни слова, везли на юг. Сторону света Эрик тоже определил – по муравейнику, в который его на привале усадили по ошибке.
День на пятый номер Два впервые обратился напрямую к нему. Сняв Эрика с лошади, он приблизился к нему вплотную и тихо, беззлобно посоветовал:
- Вздумаешь бежать – прирежу. Ты мне еще за Харди не ответил. Он, пока ты голожопый в яме валялся, тебя защищал – ему руку повредили.
- Ему за меня заплатили – оправится, - спокойно ответил Эрик.
Номер Два сплюнул, и Эрику показалось, что ему на ногу.
Они входили в шумный город через боковые ворота, о которых номер Один, недолго беседуя с охраной, сумел договориться.
- Беглый, - донесся до Эрика его ровный, наполненный достоинством голос.
Сперва его охватил дурман едких трав и оглушили крики местных торговцев. Они совали Эрику под нос вонючие мази и жидкости, горлопанили на всех языках мира и, кажется, вообще не замечали, что он идет связанный, с закрытыми глазами.
Затем запахи изменились, и дальше Эрика охватили ароматы свежевыпеченного хлеба, молока, затем мяса, рыбы, вновь каких-то трав и многого другого, от чего сводило наполненный полупустой походной баландой желудок.
- Пшли прочь! – орал торговкам Старший брат.
- Ты смотри, - хохотали за его спиной ребята, - гонит, а сам за жопу щиплет.
- Да ты погоди! Это он еще не осознал, где находится, а как осознает, так мы его опять из трактиров вытаскивать будем!
- А чего его вытаскивать? – вступил в разговор ведущий Эрика номер Два. – Нажрется - сам вывалится.
Эрик вспомнил Дью и свой отряд. Скольких его ребят перебили эти славные парни? Кому удалось спастись, а кто пострадал из-за того, что некто неизвестный возжелал себе такого пленника? Судя по тому, что он успел понять, все его ребята сейчас гнили на месте привала. Номер Один был опытным человеком, много повидавшим и много чего умеющим, и в его отряде не могло быть менее опытных воинов.
- Когда они заплатят оставшуюся часть? – спросил номер Два, когда они прошли торговые ряды и вышли на тихие, залитые солнечным светом улочки.
- При передаче пленника.
- Ребята! – обратился к своим номер Два. – Значит, сегодня мы кутим!
После многочисленных поворотов, спусков и подъемов, после грязных луж и хрюкающих свиней, кудахчущих кур, орущих детей, неясных поскрипываний, после узких проходов, в которых приходилось протискиваться боком, после нескольких постов охраны, с которыми номер Один неизменно договаривался, Эрика наконец-то ввели в темную прохладную комнату, которая, не стоило и гадать, являлась конечной целью их путешествия.
Пахло валенным мысом и козьим сыром. Лавка, на которую усадили Эрика, оказалась липкой и в некоторых местах мокрой.
- Ждите на улице, - приказал номер Один,, и часть его людей покинула помещение.
В следующий миг Эрика пробил холодный пот. Тот, кто заговорил следом за номером Один, не входил в ставший ему уже привычным отряд. Этот человек находился здесь, в этой комнате, и был тем, кому собирались передать пленника.
- Невероятно! Неужели это и правда он? Харольд, вы просто волшебник.
У него был незнакомый Эрику низкий неприятный голос. И, тем не менее, Эрик знал этого человека. Знал, потому что сам говорил с точно таким же выговором, как у него – словно жуя, раскатывая «р» и глотая окончания слов. Он мог поклясться, что так не говорили нигде, кроме одного единственного места – его родного королевства.

@темы: Фантворчество, Fanfiction

---

«The Hollow Crown». Часть III. Глава 11.

[1986-2004]

Название: «The Hollow Crown»
Часть III.
Глава 11.
Автор:  1986-2004
Бета: Рицу-рё, rei g
Гамма: *Morgo*
Фандом: к/ф «Snow white and the Huntsman», т/ф «The Hollow Crown»
Персонажи: Эрик/Генрих
Рейтинг: NC-17
Жанр: Crossover, Angst, Romance
Саммари: Однажды, беглец и скиталец по миру Эрик, убегая от судьбы, спасет от лесных разбойников мальчишку. И эта встреча становится судьбоносной для них обоих.
Предупреждения: Slash, OOC, OC, AU (сугубо личные мысли автора на темы, как исторической действительности, так и действительности, созданной телеканалом ВВС; образы и характеры героев, а также их поступки остаются на усмотрение автора), ненормативная лексика
Состояние: в процессе
Размещение: только с разрешения автора
Дисклеймер: отказываюсь.
От автора: «Свобода – это семь метров и еще чуть-чуть» (с)

Главы 1 - 10

Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10

Пламя наконец-то оставило свои попытки потухнуть и свободно устремилось к небу, и только тогда Эрик, чья смена настала нести караул, спокойно лег на спину, заведя руки за голову. К концу подходил 1411 год, год знаменитой шотландской битвы при Харлоу, о которой сразу же по ее окончании стали складывать стихи и песни, вскоре дошедшие и до английских окраин. Через месяц зима обещала вступить в свои законные права, отобрав у, и без того промерзших за суровую осень, людей последние крохи тепла. Эрик вытянул к огню ноги, устраиваясь поудобней. Его напарник давно видел десятый сон, отправившись в царство Морфея еще до того, как был разведен костер. В отличие от Эрика его, толстобрюхого увальня, не беспокоил подступающий ночной холод. Дью был добрый, славный малый, умевший, не смотря на свои пивные объемы, чертовски хорошо драться. Зная, что от доверия к напарнику зависят их жизни, они с Эриком высоко ценили друг друга, а со временем, когда каждый доказал, что не так просто ест хлеб Томаса Бьюфорта, научились и уважать.
Последние полгода их элитный отряд курировал территорию южных границ. Но вот уже две недели как они покинули пролив. Через него можно было попасть в соседнее государство – Францию, с которой у Британского королевства давно имелись особые счеты. Напряжение между двумя державами нарастало с каждый днем.
Дью утверждал, что, будучи хорошим пловцом, преодолеть пролив вплавь, трудно, но вполне реально. И, хотя Эрик не поверил ему ни на секунду, считая этот шаг подлинным самоубийством, идея когда-нибудь махнуть таким образом в иные, отличные от ставшей уже родной Англии, места крепко засела в его голову. Но, не успела она развиться и оформиться во что-то более стоящее, чем призрачная мечта, как отряду было приказано возвращаться в Виндзор. Томас Бьюфорт писал, что здоровье Генриха Болингброка, расшатанное политическими дрязгами, нескончаемыми попытками доказать законность занимаемого престола, а так же вечными чудачествами своего второго по старшинству сына, было окончательно подорвано. Несколько раз по королевству уже начинали ползти слухи о смерти монарха. И каждый раз сам король опровергал их. Тем не менее, не бывает дыма без огня, и уже очень многие не верили в то, что основатель Ланкастерской династии продержится во главе Англии еще долгие годы. Большинство таких неверующих обращали свои взоры на принца Уэльского, даже не смотря на то, что в этом году король исключил сына из своего Совета. Кто-то говорил, что по политическим разногласиям, а кто-то утверждал, что Генриху Болингброку оказались не по нраву буйные попойки и неуемный нрав наследника. В связи со всем этим Англии, которая и так стояла на пороге войны с Францией, грозил еще и раскол внутри самой себя – в самом сердце королевского дома. Поддерживающее короля дворянство опасалось, что в момент его кончины, которую самые осторожные ждали со дня на день, за право престола передерутся не только дети Болингброка, но и все те, кто по тем или иным причинам претендуют на власть в Британии. Более худшие опасения Эрик слышал от тех, кто не верил в государственный переворот, но еще больше не доверял законному наследнику престола – двадцатичетырехлетнему пьянице, гуляке и развратнику. Именно такой ореол славы заслужил для себя принц Уэльский.
Томас Бьюфорт был одним из тех, кто всецело доверял юному наследнику. Его короткие, походящие на монологи, беседы с Эриком не могли не удивлять. Как этот человек, не смотря на то, что вся Англия знала норов и повадки принца, яростно защищает его, не позволяя даже усомниться в том, что, взойдя на престол, наследник станет достойным королем?
- Когда-нибудь видел щенка, который никак не наиграется со своим хвостом, с листьями во дворе, с лужами после дождя? Он все носится и носится, даже когда на землю опускается ночь, и все взрослые псы засыпают в своих конурах. Ему до утра может казаться, что вокруг столько всего интересного - не стоит и спать, а потом, не пройдет и года, как вместо лопоухого несмышленыша у тебя по двору станет гулять громила пес, от которого вскоре понесут все окрестные суки. Вникаешь?
Эрик вникал. Но все равно не мог поверить, что тот, о ком судачила вся страна, сможет встать у руля, тут же изменив своим привычкам. Но Томас настаивал на своем, и, в скором времени, у Эрика появилось навязчивое желание увидеть своими глазами знаменитого повесу. Ведь Бьюфорты так просто слов на ветер не бросали. Ни Том, ни Генри, епископ Винчестерский, никогда рта не открывали, если за этим не стоял какой-то смысл. И лукавить, как это было принято в Англии, не лукавили, и врать, как того требовала политика, не врали. Если им и нужно было ради чего-либо приукрасить правду, то оба брата находили такой способ, при котором их ложь была максимально правдивой.
- Вещь, которой верят меньше всего – это правда, - любил приговаривать Томас.
Их с Эриком отношения постепенно обрели доверительно-близкий характер. Сперва Эрику казалось, что Томас Бьюфорт, словно по приказу, присматривает за ним, но продлилось это ровно до второго сражения, в котором они оказались рядом. Это была небольшая стычка с местным населением, решившим свергнуть неугодные им порядки. В тот раз Бьюфорту посчастливилось лично убедиться в том, что перед ним не просто человек с улицы, за которым по не совсем понятным причинам ему приходится следить, но вполне достойный воин, которого не стыдно держать в отряде. Вскоре Томас Бьюфорт назначил Эрика своей «левой рукой», и часто давал те задания, которые не доверял и самым значимым лицам из своей свиты. Конфликт с французами был одной из таких вещей.
«Везет дураку в политику ввязываться», - думал про себя Эрик.
С каждым годом родная земля и то, что с ним произошло, отходили на дальний план. Память милосердно затягивала пеленой старые раны. Но, видимо, таков уж человек – раз дано ему что-то, он вопреки всему тянет к себе это словно магнитом. Эрика тянуло к монархии. К королевствам, к их придворным интригам и политическим войнам. Тот, кто быстрее всего бежал от власти, облекался ей даже против своей воли.
- Попомни мое слово, - за кружкой доброго эля увещевал Бьюфорт Эрика, - пройдет совсем немного времени, прежде чем мы будем втянуты в эту войну на долгие годы. Что? – усмехался он. – Не нравится тебе эта затея?
- Не нравится, - бурчал Эрик, запивая рвущиеся с уст злые слова.
Кто-кто, а он-то войны не желал. С Францией ли, или же с какой-либо другой страной. Навсегда распрощавшись для себя с мирской жизнью, лишенный покоя и обычных бытовых радостей, меньше всего на свете он хотел такой же участи для кого бы то ни было. Оставлять жен вдовами, мужей калеками, а детей – сиротами, в его, далеком от христианства, понимании было страшным грехом.
- Тебе ли этого не желать? – удивлялся Бьюфорт. – Тому, кто живет, ест и пьет за счет смерти.
- Я и наказан за это.
- Брось! – хлопал его по укрытому кожаной защитой плечу Томас. – Надо проще относиться к этой жизни!
В этом был весь Томас Бьюфорт. Человек, решавший самые сложные задачи легко и не придавая этому особого значения. Даже когда король отстранил его от основных государственных дел, отправив в своеобразную ссылку вместе с непокорным наследником, даже тогда Бьюфорт сохранил положительный настрой. Хотя, по мнению Эрика, ему было отчего волноваться. Наследный принц, правящий весь 1410 год вместо хворавшего отца, постарался весь государственный аппарат перестроить под себя. Томас Бьюфорт, чуть было официально не получивший долгожданный титул графа Дорсета, являлся его «правой рукой», и вторым лицом в государстве. Чего никогда не случилось бы, правь Генрих Болингброк. По возвращении отца на престол, впавший в немилость, принц Уэльский автоматически потянул за собой и братьев Бьюфорт. Но, если Генри еще как-то переживал по этому поводу, опасаясь, если не расправы, то притеснений со стороны короля, то Томасу же было ровным счетом все равно.
Эти и многие другие мысли роем вились в голове. Но чем ярче разгорался ночной огонь, чем больше на земле появлялось углей от его пожирающего пламени, тем спокойней становился ум Эрика. Тянуло в сладкий, дарующий умиротворение сон.
«А может и правда прикорнуть на полчасика?»
Эрик не спал уже несколько ночей – переход до Виндзора не был легким ни в плане дорог, ни в плане людей. Пока добирались до полноценного привала, успели заглянуть в деревню, отказывающуюся платить налоги. Бьюфорт, дабы не порочить и без того небезупречное имя королевской семьи, строго настрого запретил применять насилие к мирным жителям, что полностью устраивало Эрика. Но столкновения с людьми волей неволей случались. Не все любили Болингброка, и не все были готовы платить ему. И, соответственно, не все понимали намерения людей короля.
В дозоре, на другом конце маленького лагеря, стоял еще один паренек, смышленый, уже успевший отличиться в боях. При том же Шрусбери ему было всего шестнадцать лет. Его ранили стрелой в плечо, отчего левая рука двигалась не так свободно как правая. Но это не помешало парню добиться таких высот, что сам Томас Бьюфорт порекомендовал его в отряд к Эрику. Такой человек сможет нести пост в одиночку.
- Чего бы ты хотел на самом деле? – спросил все за той же кружкой эля Томас. – Раз война тебе не по душе. Чего бы ты хотел?
Этот вопрос Эрик часто задавал сам себе. И если раньше его мысли бездумно рисовали облик светловолосого мальчишки, то со временем даже это желание потухло, уступив место пустоте.
- Я не знаю, - сухо ответил он тогда, и не соврал. – Когда я хочу спать, я сплю. Когда хочу есть - ем. Когда мне хочется выпить и провести ночь с женщиной, я иду в кабак, - он пожал плечами. – Когда я чего-то хочу, я делаю это.
Томас Бьюфорт усмехнулся:
- Так говорят люди, утратившие смысл.
В лицо Эрика смотрели молчаливые, игриво подмигивающие звезды. Их россыпь украшала все небо над югом Англии. Казалось, чем ближе французская граница, тем небесные светила бледнее и дальше от земли. А чем дальше удаляешься на север, тем их свет становился насыщенней, ярче.
Север манил более всех остальных стран и частей света. Со времен расставания с Генри, Эрику хотелось отправиться именно туда. Словно в тех землях он когда-то забыл нечто важное. Он мог бы назвать север своим домом, если бы точно не был уверен в том, что его родная земля находится далеко на востоке. В дальних, холодных странах чудились ему суровые, но справедливые люди, свобода нравов и древние, как сама жизнь, законы. Успокоение хотелось найти именно там. Часто он вспоминал слова Генри о причудливой земле: «Существует такое место, где нет королей и королевств. Там все равны. Там не неволят… Я хочу туда». И словно вторя его пожеланиям, Эрик всегда держал в голове мысль о том, что Англия – это не навсегда, что когда-нибудь он уйдет со службы Томасу Бьюфорту и исполнит мечту несносного Хэла.
Дью беспокойно заворочался во сне, грузно перекатившись на другой бок и выпустив газы. Полено, ласкаемое пламенем костра, недовольное его поступком, громко треснуло, выдергивая Эрика из его мыслей.
До столицы оставалось пару дней пешего пути. Томас Бьюфорт, не объясняя своих намерений, тем не менее, настоятельно требовал в письме военную подмогу именно в Виндзор, минуя Лондон. Из чего можно было заключить, что возникшие проблемы касаются далеко не короля, а, скорее всего, наследника, который частенько укрывался в Виндзорском замке. Отряд Эрика, разделившись на две неровные части, должен был соединиться в условном месте, в часе ходьбы от Лондона, и дальше влиться в небольшую армию Бьюфортов. Передовая часть отряда уже ушла далеко вперед. Тех же, кто остались с Эриком и Дью решать проблемы с не желавшей платить деревней, можно было пересчитать по пальцам. Правда, обеих рук. Все они были неплохие воины, толковые ребята, прошедшие не одно сражение. Многие своими глазами видели Генриха Болингброка на поле сражений при Шрусбери. Один утверждал, что лежал рядом с самим принцем Уэльским, когда над разорванным стрелой лицом наследника колдовал суетливый лекарь. Томас Бьюфорт высоко ценил свою «левую руку» и нестоящих людей под его начало не подбирал.
Эрик, стараясь, чтобы движения получились как можно более естественными, огляделся. Давящая тишина окружающего пространства с каждой секундой становилась все странней. Именно непристойный звук, изданный спящим Дью, натолкнул Эрика на мысль о том, что вокруг уж слишком тихо. Тише, чем могло бы быть на месте привала восьми крепких молодых ребят. Пускай даже половина из них, умотавшись за день, дрыхла мертвым сном.
Он медленно поднялся с земли, но выпрямится в полный рост так до конца и не смог – брошенный при помощи пращи внушительных размеров камень попал ему четко в голову, в затылочную часть. Эрик пошатнулся на месте и, потеряв координацию движений, стал заваливаться в сторону. Падая, он успел бросить ножны меча в висевший над огнем котелок. Раздался оглушительный лязг: котелок сорвался с деревяшки и, покатившись, сбил часть оставленной после ужина посуды. Моментально проснувшийся Дью схватился за оружие, но пущенная из лесу стрела чиркнула его по правому колену. Дью взвыл, но меч не выронил. Из тех, кто сумел очнуться ото сна, к Эрику спешило два человека. Еще один, израненный, бился с кем-то на мечах у кромки леса. Самым вероятным из вариантов казался тот, в котором те трое, кто был вне поля зрения Эрика, остались лежать на земле с перерезанными глотками.
- У них лучник! – заорал Дью. – Эрик! Эй! Ты как? Цел?
Следующая стрела угодила ему в левое предплечье. И только тогда он выронил меч.
- Нас перебьют как слепых котят! – заорал кто-то из своих ребят.
Эрик попытался подняться с земли. Голова ныла, перед глазами все плыло, словно мир кренился в разные стороны, но выучка воина, который провел последний год в сражениях, помогла сопоставить расстановку сил. Били из лесу. Лучник, как правильно заметил Дью, был только один. Зато имелось несколько пращников. И с десяток не менее хороших, чем люди Эрика, воинов. Кто они и откуда, было непонятно. Рассмотреть внешний облик тех, с кем дрались, Эрик толком не смог – никаких отличительных знаков. Но, кем бы они ни оказались, одно было ясно – нападавшие не лесные разбойники и не толпа забулдыг, решившая поживиться за счет неместных путников. Вся операция была хорошо спланирована, начиная с того, что, напав на них ночью, королевских воинов застали врасплох, при минимальной охране и, дождавшись пока передовая часть отряда уйдет далеко вперед. То есть этот момент подстерегали. Значит, у них есть цель. Эта мысль оказалась последней, которую успел подумать Эрик. В следующий момент его грубо схватили за плечо и, развернув словно повисшую на крюке тушу, со всей дури ударили кулаком в лицо, вышибая и без того мутившееся сознание.

- Если бы я считал вас глупцом, Генри, я бы не доверял вам так, как доверяю сейчас.
Томас Бьюфорт засунул палец между воротником и собственной шеей, давая себе время немного отдохнуть от удушающего его костюма.
- Новый, - словно смутившись, пожаловался он Генри. – Ничего не могу с собой поделать – я жертва моды. Генри?
- Я вас слушаю, - отозвался принц.
За последний год черты юного повесы Хэла окончательно растворились во внешнем облике молодого наследника. Пролегшая между бровей неглубокая морщина придала его лицу некую взрослую серьезность, сделав принца, как это называли в обществе, мыслителем. Буйные кудри, украшавшие всю юность голову Генри, сейчас были острижены и аккуратно зачесаны по обе стороны, на современный европейский манер. Давно бритый затылок оброс, и короткие колючие волосы торчали во все стороны. Если бы принц не был светловолос, то уже сейчас в его волосах можно было заметить изрядную долю седины.
Генри больше не носил легких курток и кожаных ремней, на которых можно было повесить выдававший его высокое положение кинжал. Облаченный в длинный, расшитый серебряными нитями дублет, он кутался в меховой, богатый плащ, края которого цеплялись за массивные кольца, украшавшие руки наследника.
- Возможно, я слишком тороплю события, - признался он дядюшке.
- Нет, - отрезал Томас Бьюфорт. – Нет, мой юный принц, вы не торопите события. Давайте говорить начистоту. Ваш отец, дай бог ему дней жизни и процветания, серьезно болен. И не ровен час, когда на ваши плечи, мой милый, ляжет груз всего нашего государства. И у вас не будет времени решать вопросы с вашей многочисленной родней. Неужели это неразумно - заранее обезопасить себя?
- Мои братья решат, что я уже сейчас мечтаю взойти на трон. При живом отце. Этот позор не смоется даже, если я буду самым лучшим королем для Англии.
- А как вы хотели, мой дорогой? У короля… У будущего короля не может быть родственных чувств и связей. Вы уже сейчас являетесь лицом общественным, не человеком, но помазанником божьим. Понимаете меня, мой Генри? То, что решат ваши братья и то, что будет думать о вас ваш народ – все это и многое другое должно подчиняться не вашим мыслям, но делам Англии. И если ради нее необходимо вашей предосторожностью вызвать чье-то недовольство, то так тому и быть.
- Томас, вы толкаете меня на что-то немыслимое…
- Я лишь указываю вам один из вариантов, - выражая покорность, склонил голову Бьюфорт. – Не более.
Расставшиеся к зиме с основным массивом листы, деревья, обрамлявшие длинный прогулочный подход к замку не укрывали собеседников от холодного, пронизывающего ветра. Он рвал с Томаса шапку, теребил полы плаща Генри. Ему, свободному, было все равно, кто перед ним – простой побирушка или же наследный принц. И даже тот факт, что возвышавшийся в конце дороги один из величайших замков Англии - Виндзорский замок принадлежал одному из тех двоих, кого он сейчас беспокоил, не было для ветра причиной утихнуть. Генри завидовал ветру – такому свободному, такому легкому и сильному, способному самому решать свою судьбу. Пока они с дядюшкой дошли до ворот, шальная стихия уже изменила свое направление и больше не беспокоила ни парк, ни замковые стены, ни тех, кому не посчастливилось выйти в такую погоду из дома по делам.
- Так что, мой принц, - аккуратно обратился к племяннику Томас. – Я соберу наших людей? Необязательно всех, - добавил он. – Несколько основных отрядов вполне хватит. А все остальные будут нести службу поблизости.
- Многие важные пункты останутся без надзора.
- Заменим этих вояк людьми вашего батюшки.
- Так тому и быть, Томас, - кивнул Генри, сильнее запахивая плащ. – Томас?
- Да, ваше Высочество?
- Томас, - Генри остановился и повернулся к дядюшке. – Вы ведь уже начали собирать людей. Не так ли, старый плут?
- Генри!.. – начал было Томас.
- Не лгите мне, - сделался серьезным Генри.
И в этот момент начал походить на своего отца, чего с ним никогда ранее не случалось. Узнать в прежнем Хэле Генриха Болингброка было просто нереально – настолько они когда-то казались разными. Настолько, насколько Томас Бьюфорт не мог привыкнуть к тем изменениям, что случились с его дорогим племянником.
«Он определенно будет хорошим королем. Отличным королем!» - в который раз повторил про себя Томас.
- Я не лгу, - смиренно отозвался Бьюфорт. – Я всегда нахожусь на страже ваших интересов. Поэтому, мой мальчик, я постоянно слежу за численностью и качеством наших войск…
- Вы как всегда уходите от прямого ответа, - отмахнулся от него Генри, тут же растеряв весь свой серьезный настрой. – Постарайтесь, чтобы о нашей договоренности не узнала ни одна живая душа.
- Мой брат…
- Вашему брату я верю. Но на все должно оборваться. Я ясно изъясняюсь?
- Да, ваше Высочество. Что-то еще?
Они подошли к главному зданию, у дверей которого Генри ждал специально обученный человек, готовый по мановению руки наследника принять у него плащ и открыть перед монаршей особой дверь.
- Жаль, - вздохнул Генри, на мгновенье возвращаясь к себе прежнему, юному и мечтательному, - вы не можете избавить меня от всего этого.
Томас Бьюфорт, прекрасно зная, о чем речь, еле заметно улыбнулся.
- Мой милый мальчик, - обратился он к принцу, - я не господь бог, и не мне решать, кому следует взойти на престол, а кому надобно пахать поле. Но мне кажется, что вы находитесь там, где должны находиться. Вы сможете с этим справиться. Просто смиритесь с тем, что отныне вы принадлежите своей стране и своему народу. Подчинитесь.
- Знаете, Томас, иногда мне кажется, что стоит немного подождать и все изменится. Все вернется на круги своя.
- Вы?.. – Бьюфорт запнулся, не зная, следует ли быть настолько откровенным с племянником. – Вы все еще ждете его возвращения?
Томасу показалась, что, не смотря на светлое время суток, глаза Генри потемнели, словно их повело густой туманной поволокой. Немигающим взглядом принц уставился себе под ноги, словно там находилось нечто его поразившее. На самом же деле Томас прекрасно знал, что в данную минуту мысли наследника унеслись далеко назад, в те времена, когда еще существовал юный Хэл, к человеку, за голову которого в другой стране была назначена огромная цена. Генри не любил вспоминать то время, не любил, когда кто-нибудь, кто был в курсе тех событий его жизни, заговаривали об этом. Но иногда сам оговаривался, что приводило к коротким и всегда крайне болезненным вспышкам воспоминаний. Нередко Томас становился свидетелем монологов, произносимых принцем о том, кого он когда-то любил. И Бьюфорт мог поклясться на Библии, что стоит ему раскрыть рот и кому-нибудь рассказать об этом, как на следующий же день его бренное тело будет вполне официально болтаться в петле. Потому что верный дядюшка не был дураком и действительно верил в то, что Генри будет хорошим королем. А хороший король подобен богу - следов своей человечности не оставляет.
- Что говорят ваши люди? – вместо ответа севшим голосом спросил Генри.
- Я дал вам слово, ваше Высочество, с ним все в порядке. Мои люди есть и в отряде, и среди тех, чьи имена, случись чего, не узнает ни одна живая душа.
- Хорошо, - кивнул Генри, и, развернувшись, добавил. – Пусть так и будет дальше.
Когда он ушел, Томас Бьюфорт перевел дух. Он никогда не боялся своего будущего короля (в том, что Генри станет следующим, кто займет английский престол, он не сомневался), но все же старался не впадать в немилость. И в этом плане лучшим подспорьем, чем быть личным ангелом хранителем облаченного в плоть королевского сердца, ничего придумать было нельзя.

Когда Дью пришел в себя, оказалось, что никакого привала нет, и что последнее, что он видел перед тем, как потерять сознание – гибнущих братьев по оружию, тоже нет. Он лежал в чистой постели, с перевязанным плечом и хорошо зафиксированной ногой, которая ныла так, что не было сил ею пошевелить. Вокруг оказалась обычная жилая комната, главным предметом мебелировки которой была как раз кровать, на которой и покоился Дью. На самом ее краю сидела молоденькая хорошенького вида женщина. Сперва она показалась Дью ангелом, спустившимся с небес, дабы забрать его грешную душу – так она была светла, в ореоле своих пушистых, невиданно чистых и длинных кос. Голубого цвета глаза смотрели на раненого бесстрастно и изучающе.
- Пейте, - попросила она, протягивая к нему кружку с водой. – Хотите есть? Я сейчас принесу, - она поднялась с кровати. – Вы потеряли много крови.
- Где я? – он резко схватил ее за руку, стараясь при этом, чтобы движение не потревожило ногу. - Где Эрик?
- Я ничего не знаю, - женщина отрицательно помотала головой, и Дью невольно отметил, что большей красоты в человеке он никогда в своей жизни не видел.
Мягкий свет, проникавший в комнату через единственное окно, касался лица, волос и спрятанного под бывшей когда-то белой кофтой плеча женщины. Он словно очищал ее, такую неземную, во всей той черноте, которая, несмотря на видимость уборки, присутствовала кругом. Она могла быть посланницей небес, что – Дью слышал – где-то на Севере ходили по полям сражений и забирали погибших в бою, чтобы затем доставить их в золотые чертоги, где жизнь бравых воинов будет сплошным раем. Дью верил во все, что говорили ему священнослужители, тыча в свои странные, расписанные непонятными символами книги. Он верил во второе пришествие, и во Христа, верил в вечную жизнь, которой он, естественно, недостоин, верил в ад и страшные муки. И боялся всего этого, прося у господа бога прощения каждый раз, когда после боя подсчитывал количество убитых и искалеченных им людей. Ему жутко хотелось, чтобы ничего из того, о чем твердят священники, не было, а были лишь вот такие прекрасные женщины с золотыми косами, ниспадающими на плечи и белую грудь. И чтобы после смерти Дью эти женщины взяли бы его под руки и ввели бы в царство вечной славы и доблести. Вот что на самом деле хотел Дью.
- Меня не было рядом, когда вас нашли.
- Где меня нашли? Кто?
- Для без пяти минут покойника вы слишком болтливы, - раздался из-за женской спины низкий мужской голос.
- Мы нашли вас – единственно выжившего из всех тех, кто попал в устроенную мясорубку, - продолжил голос, и вскоре Дью увидел его обладателя.
Высокий рыжеволосый парень, причудливо одетый для тех мест, которые проходил Дью с отрядом Эрика, встал возле кровати больного. Ни тебе шоссов, ни рубахи, какую носили все английские парни его возраста. Дью прикинул, что мальчишке было чуть за двадцать, не больше. Он бы дал ему все пятнадцать, если бы не злой, хитрый и цепкий взгляд темных, как сама глубина океана, глаз.
Рядом с парнем присоседился громила, не меньше самого Эрика, а то и больше. На нем была та же странная одежда, и Дью окончательно убедился в том, что перед ним не местные, которые по какой-то причине отлично знают язык его родной страны. Громила не соизволил произнести ни слова, предоставив право голоса своему мелкому подельнику. Рыжий, тем временем, продолжал.
- Вам очень повезло, что мы нашли вас раньше, чем вся ваша кровь успела уйти в землю.
- Кто вы?
- Я? – парнишка задумался. – Я – лекарь.
- Он очень хороший лекарь, - продолжила за него женщина. – Он спас вам жизнь.
- Зачем вы это сделали?
- А вот это уже другой вопрос, - улыбнулся рыжий и присел рядом с Дью. – Вы нам, так сказать, пригодитесь.
- Для чего? Что вам от меня нужно?
- Ну-ну, - покачал головой парнишка, наиграно поправляя покрывало на огромном брюхе больного. – Не стоит так волноваться. Иначе откроются раны и, вполне вероятно, вы вновь попытается уйти от нас на тот свет.
- Нужно, чтобы вы помогли нам найти вашего главного, - подал голос громила.
- Томаса Бьюфорта? – удивился Дью.
В его голове тут же пронесся целый ворох мыслей, начиная с той, что в стране-таки произошел государственный переворот и заканчивая тем, что его лично втягивают в какую-то ужасную авантюру, грозящую неприятностями семейству Бьюфорт. По правде сказать, Дью не хотелось ни первого, ни второго. Но, если при государственном перевороте у него еще были шансы выкарабкаться из сложившейся задницы, то заговор против Томаса Бьюфорта грозил очень нехорошими вещами.
- Нет, - отрезал рыжий все его сомнения. – Нам следует разыскать Эрика, человека, под началом которого стоял ваш отряд.
- Эрика? А он… Он разве жив?
- Среди убитых его не было.
- Но… Я даже не знаю, кто мог на нас напасть.
- Мой брат, - рыжий кивнул на совершенно не похожего на него громилу, - отличный следопыт. Ему под силу читать те знаки, о которых вы и понятия не имеете. Думаю, мы как-нибудь справимся с тем, чтобы узнать ту часть света, в которую утащили нужного нам человека.
- А сейчас, - вновь заговорила женщина, - отдыхайте. Вам надо поправиться и набраться сил. Предстоит, - она мило улыбнулась, - дальний путь. Правда? – повернулась она к громиле и тот, улыбнувшись ей в ответ, согласно кивнул.
- Ну, и чудненько, - поднимаясь с кровати, заключил рыжий так, словно Дью уже дал свое согласие на помощь. – Тогда завтра выступаем.
- А!.. Как же моя нога?
Он попытался приподняться на постели, но женщина поспешила уложить его обратно. Дью отметил, что силе, с которой она взяла его за плечи и мягко заставила откинуться на подушку, мог бы позавидовать любовь здоровый мужчина.
Эти люди были странными и пугали ничего не понимающего Дью. От них исходили опасность и спокойная уверенность одновременно, что можно было назвать одним известным ему словом – власть имущие. Люди, которые ведут себя подобным образом, обычно обладают безраздельной силой творить то, что другим запрещает не только закон, но и совесть.
- А что нога? – удивленно обернулся находящийся уже на пороге комнаты рыжий лекарь. – Ноги-то у вас целы. Завтра сможете встать.
- Смогу, - несколько растеряно кивнул Дью, опустив взгляд на свои, прикрытые покрывалом ноги.
Из-за огромного пуза он их почти не видел. И когда снова поднял взгляд на рыжего, тот уже захлопывал за собой дверь. С ним вместе ушел и громила.
- Кто они? – тихо спросил Дью у женщины, которая готовилась подать ему миску с похлебкой.
- Они? – переспросила она, заправляя за ухо прядь золотистых кос. – Они - боги. Боги своего дела, - добавила, ласково погладив Дью по руке. – И вам будет лучше, - поставив перед ним миску, она направилась вон из комнаты, - с ними сотрудничать. Потому что, как и любые боги, они очень жестоки.
Она коротко улыбнулась и захлопнула дверь.

@темы: Фантворчество, Fanfiction

---

[Laurelin S.]

«Генрих V» вообще одна из самых невезучих пьес Шекспира. И одна из самых непопсовых. Есть множество великолепных принцев Хэлов и ни одного приемлемого Генриха. Ну не родилось еще такого режиссера и актера, которым удалось воплотить этот образ. Уж слишком прекрасным Шекспир его создал, превысив все меры человеческого понимания. Это истинное сияние божественного и человеческого в персонаже, которое на данный момент не удалось передать ни Оливье, ни Бране, ни многочисленным авторам театральных постановок. Нужно, видимо, самому обладать этим божественным сияниям иначе получится пафос. А в пафос серьезному актеру и режиссеру впадать не охота - засмеют. Вот и приходится идти по другому пути - опрощения, снижения образа, низведения персонажа до себя любимого. Есть фантазия Оливье на тему Генриха (самая удачная, на мой взгляд), есть фантазия Браны на тему Генриха, есть невероятное количество театральных фантазий, и если их сравнивать между собой то среди них есть и плохие, и хорошие, и гениальные. Вот только с первоисточником их сравнивать не стоит, ибо по сравнению с ним, все они одинаково убоги.
Кстати, большинство литературоведов и исследователей тоже пасуют перед этой пьесой. Ставят на ней штамп "не очень удачная", "слишком политизированная" или "слишком идеализированная" – ага, совсем одно и то же! Вот только странный факт, что именно слова из этой пьесы цитируются англичанами на протяжении стольких поколений в самые тяжелые минуты, и именно слова этой пьесы их вдохновляют и поддерживают... Значит - не все так просто? Или - слишком просто? Просто Генрих у Шекспира - это сама Англия. Ее дух, ее история. Ее самосознание - лучшее, что в ней есть. Вот почему НАРОД Англии будет говорить его словами - поколение за поколением. Это народный король и народный герой.

Насколько роль Гамлета пуста и открыта для наполнения, так и роль Генриха абсолютно наполнена содержанием, до краев, ее невозможно интерпретировать, ее можно либо извратить, либо быть ей под стать. Это символ самой нации, ее подсознание. Генрих лучший, и, может, потому и англичане вот уже столько столетий ощущают себя лучшими? Но тогда стоит объективно признать, что воплотить столь могучий символ смертному человеку практически не под силу. Хиддлстон - смог бы. Есть в нем эта божественная одухотворенность, "инность" - это со слов того же Браны, кстати. Так что он сумел бы - будь это реально эпическая, продуманная, дорогая и талантливая постановка - сумел бы. Но в той клубной самодеятельности, в которой он снимался в этой роли... Без слез не взглянешь. Я бы эту бабу вообще посадила. За оскорбление национального самосознания.
А режиссерам, наверно, стоило бы все же прислушиваться к мнению о Генрихе историков (раз уж идеализировать вслед за Шекспиром они боятся). И ключевое в этом мнении понятие "сложный и противоречивый". СЛОЖНЫЙ, ага? Интерпретации прямые как багор здесь не сработают. Не ищите легких путей - не туда уведут.
Понимаю, что ничего кроме недоумения и раздражения эта моя запись не вызовет. Ну... наверно нужно любить Англию так как люблю ее я, причем всю жизнь, чтобы понять это... Патриотизм сейчас не в моде. Но мода для меня всегда была самой последней инстанцией.

@темы: Уильям Шекспир, Том Хиддлстон, Генрих V

---

[Laurelin S.]

Сегодня у нашего Генри важная годовщина, ровно 614 лет с того дня, как он был торжественно возведен в сан принца Уэльского...

Слово историку:
«…Генрих Болинброк был коронован в день св. Эдуарда, 13-го октября, когда его старший сын, Генри Монмут, принес королю клятву верности; сам же он в последующую среду, с согласия обеих палат Парламента, был объявлен принцем Уэльским, герцогом Корнуольским, графом Честерским и провозглашен наследником престола. Парламент также наделил его титулами герцога Аквитанского и герцога Ланкастерского. По этому случаю отец его повелел подвести его к своему трону; и возложив золотую корону, усыпанную жемчугами на его голову, и надев коронационный перстень на его палец, и вложив в его руку золотой скипетр, поцеловал его и благословил его. После чего герцог Йоркский сопроводил его на надлежащее ему по титулу место – по правую руку от короля. Палаты принесли принцу те же клятвы" верности, преданности, помощи, поддержки, и покорности", что они приносили и его отцу. Большого интереса заслуживают иные обстоятельства возведения Генри Монмута в сан принца. 3-его ноября Палата Общин подала прощение об участии их представителя в избрании принца. Их ходатайство едва ли можно рассматривать как посягательство на право короля возводить кого-либо в сан принца Уэльского независимо от их желания и воли; скорее, можно предположить, что оно было порождено желанием принимать участие в решении вопроса столь значимого для страны и народа. Во всяком случае, в тогдашнем нестойком положении королевской власти было мудро учитывать все мнения: и прошение Палаты Общин было удовлетворено. Другое ходатайство, поданное в тот же день, свидетельствует о живейшем участии, которое с самого начала народ активно принимал в безопасности и благополучия своего юного принца. Их обращение к королю гласило: "поскольку принц находится в столь нежном возрасте, он не может покуда покидать пределы королевства; нам, Палате Общин, стало известно, что шотландцы выступили великой мощью, а в Ирландии стремятся избрать короля между своими и презреть твое владычество." Это живейшее участие, проявившееся столь рано и в столь примечательной манере, со стороны Общин в безопасности и благополучии Генри Монмутского, кажется, никогда не ослабевало в течении всей его жизни, но перерастало все в большую заботу и попечение, которые сопутствовали ему на протяжении всего земного пути…»
Дж. Энделл Тайлер, «Генри Монмут» (1838).

мои пять копеек

P. S. мимими, какая прелесть, особенно последняя фраза.
Вообще, конечно, немного бесит, что на фиг за выборы президента, король, что, сам не разберется, кто там у него принц Уэльский??? И видимо я не постигаю таинственную логику английской Палаты Общин, но зачем подавать прошение об участие в выборах принца 3-го ноября, если возведен в сан он был еще три недели назад, 15-го октября??? Ну, или как бы, что короля чуть ли не впервые в истории ВЫБРАЛИ, причем всякие лорды, так дайте народу хоть в выборах (из одного кандидата) принца поучаствовать. Ну то, что петицию ихнюю приняли, то они как бы формально поучаствовали, чо. И в тот же день о нем «позаботились» - подали прошение о его безопасности. Правильно, шотландцы там всякие, ирландцы, пусть дома сидит. Правда его и дома, в Виндзоре чуть не прирезали, в тот же год, однако же обошлось.
С другой стороны приятно, ня. Так о нем заботились, правильно, такой мальчик кавайный, да в принципе и король вырос ничего так. Демократичный вполне себе) Все бы так добром за добро платили бы. Вот, кстати, чему у Генриха можно поучиться – к вопросу о его моральном облике.

@темы: Переводы, Генрих V, Цитаты, History

---

Про Гарри, Изабеллу и Охотника

[Elizabetha]

Про клип

Автор: Gambetta1877 ( Elizabetha)
Название: The Power of Three ("Сила Трех")
Фильмы: "Пустая корона", "Ваше высочество", "Белоснежка и Охотник", "Тор", "Мстители"
Категория: джен, эпизодами гет
Рейтинг: PG
Персонажи: Генрих V, Изабелла, Охотник; Локи, Джейн, Тор
Дисклеймер: все не мое, кроме вторичной истории; композиция "Blood of the Dragon" принадлежит группе Archangel.
Саммари: На первый взгляд, это обычная сказка. Изгнанный король, его немногочисленные друзья, злая ведьма, захватившая королевство. Но что, если все совсем не так, как кажется?
Комментарий: в клипе использованы кадры из сериалов "Игра престолов", "Никита" и "Зачарованные", а также из фильмов "Звездные войны" и "Властелин Колец".

Фразы из видео

Фразы из видео:
- Сир! Пленница.
***
- Я заберу твою жизнь, милорд. А потом и твой трон.
***
- В игре престолов ты побеждаешь или погибаешь. Середины не бывает.
***
- Лес питается твоими страхами.
***
- Это великое счастье видеть вас живым, ваше величество.
***
- Думаешь, корона дает власть?
***
- У нас нет армии.
***
- Ты должен закончить то, что начал.
- Зачем?
- Потому что ты прав.
***
- Я Изабелла. Моя семья - члены ордена Золотых Рыцарей.
***
- Друзья, мы в большой опасности. И значит, мы должны быть еще храбрее.
- Именно. Если мы будем заодно, заклятие падет.
***
- Некоторые вещи остаются неизменными. А что-то меняется очень сильно.
***
- О бог сражений, закали сердца! Солдат избавь от страха и лиши способности считать число врагов, их устрашающее.
***
- Кто ты?
***
- Я люблю ее.
***
- Ты ничего не сможешь сделать без позволения отца.
***
- Во всем, что делает твой отец, есть свой смысл.
***
- Тебе меня не победить!
- Я это сделаю.
***
- Настоящий воин должен думать только о пути. Никогда не знаешь, где тебя ждет смерть.
***
- Ваши предки называли это магией, а ты называешь наукой. У нас наука и магия - одно и то же.
***
- Тебе принес смерть сын Одина.
***
- По-королевски я подниму величия паруса.
***
- Вы оба рождены, чтобы быть королями.
***
- Наши души сплелись.

@темы: Фантворчество, Том Хиддлстон, Генрих V, The Hollow Crown, Видео

---

[Laurelin S.]

Из ближайшего окружения Генриха меня более всего интересует лорд Скруп. Личность, вполне заслуживающая отдельной книги. Как человек весьма неглупый и без сомнения высоких моральных качеств мог решиться на заговор с целью свержения и убийства своего бывшего воспитанника, в свое время близкого и очевидно любимого? Какой сдвиг должен был произойти в его сознании? Что такого ужасного с его точки зрения мог сделать Генрих? Кстати сам король очень тяжело переживал предательство человека, которому полностью доверял с детства, и которого ему пришлось в результате приговорить к смерти. Возможно Скруп растил из Генриха высоконравственно, набожного и по тем временам пресвященного монарха, и был шокирован его все более возрастающим милитаризмом и склонностью к политическим интригам европейского масштаба? Или он считал, что поход во Францию обреченная на неизбежный крах авантюра, которая слишком дорого обойдется самой Англии? Как истинного патриота он можно понять. Возможно, он считал Генриха фанатиком и мечтателем, не способным править самостоятельно. Вполне возможно, для него этот выбор – между верностью королю и благом Англии дался нелегко. В любом случае, хотя покушений на Генриха я по некоторым причинам одобрить не могу, Скруп мне симпатичен. И даже имеет шанс стать одним из моих персонажей.
Слово Шенкспиру:

«Король Генрих:

О, что скажу тебе, лорд Скруп, жестокий,
Неблагодарный, дикий человек?
Ты обладал ключами тайн моих;
Ты ведал недра сердца моего:
Ты мог бы, если бы пришло желанье,
Меня перечеканить на червонцы...
…О, как во мне доверье подозрением
Ты отравил! Мы ценим верных долгу, -
Ты был таким. Мы ценим лиц ученых, -
Ты был таким. Мы ценим родовитых, -
Ты был таким. Мы ценим крепких верой. -
Ты был таким. Мы ценим лиц воздержных,
Свободных от разгула, гнева, страсти,
Душою стойких, неподвластных крови,
Украшенных дарами совершенства,
Приемлющих свидетельства очей
И слуха лишь по зрелом обсужденье, -
Таким возвышенным казался ты.
Падение твое меня заставит
Впредь лучших и достойнейших людей
Подозревать. Ты будешь мной оплакан.
Вторичному грехопаденью равен
Проступок твой…»

@темы: Генрих V

---

[Laurelin S.]

Тут говорят, что наш Генрих не мог считаться истинным христианином и борцом за веру, потому как верил в демонов, предсказателей и прочую чертовщину. Да ладно, это у него было несерьезно – просто затянувшийся подростковый период увлечения готством.

@темы: Генрих V

---

"Дорога к прощению"

[Elizabetha]

Размещу и здесь. Как я понимаю, правилам сообщества не противоречит.

О клипе

Автор: Gambetta1877 ( Elizabetha)
Название: Road to Forgiveness ("Дорога к прощению")
Категория: гет
Рейтинг: PG-13
Пейринги: Генрих V/Анна Болейн, Охотник/Падме Амидала, Тор/Джейн
Дисклеймер: все не мое, кроме вторичной истории; видео: "Пустая корона", "Еще одна из рода Болейн", "Белоснежка и Охотник", "Звездные войны: атака клонов", "Звездные войны: месть ситхов", "Тор", "Мстители"; эпизодично: "Красота по-английски", "Жанна д'Арк", "Властелин Колец: Братство Кольца"; композиция: Clint Mansell - "Death is the Road to Awe".
Саммари: из жизни в жизнь героиня погибала по вине мужчин, которых она любила. Один казнил ее, другой не смог спасти. А теперь все трое пересекаются в последней жизни. И, кажется, героиня обречена на гибель. Но...

Длинное полотно того, что говорится в клипе

Фразы из клипа:
- Думаешь, я ему понравлюсь?
- Конечно.
***
- Позвольте представить мою дочь - Анну.
- Ваше величество.
***
- От короля, мисс Анна.
***
- Вы словно ангел. Я не знаю, как выразить любовь, но готов сказать "Я люблю вас".
***
- Я ее, и она моя (Я его, и он мой). С этого дня и до конца моих дней.
***
- Мои люди сильно измождены болезнями. Их число уменьшилось.
- Если не действовать быстро, все будет навсегда потеряно.
***
- Она - сама жизнь. Она - Избранная. И она выведет нас из тьмы.
***
- Ты ведьма.
- Нет, милорд.
- Ты проклятая, злая ведьма.
***
- Я молю Иисуса спасти моего суверена и господина, короля. Самого доброго и справедливого из королей, что когда-либо были.
***
***
- Вы знаете этого человека?
- Лорд-командующий королевской гвардии.
***
- Я по-настоящему, глубоко люблю тебя.
***
- Что тебя беспокоит?
- Я навлекаю беду на все, что мне дорого.
- Я не боюсь смерти.
***
- Я не был достоин ее любви, но она все равно меня полюбила. И я любил ее очень сильно, больше всего на свете. Но однажды меня не оказалось рядом, и ее у меня отняли.
***
- Прости меня. Я подвел тебя. Мне так жаль. Но ты будешь королевой на небесах. И служить тебе станут ангелы.
***
***
- Только окажитесь живым!
***
- Откуда он вообще взялся?
***
- Ты посмел не подчиниться воле своего царя. Своим высокомерием и глупостью ты подверг мирное царство и его ни в чем не повинных жителей угрозе.
***
- Сделай так, чтобы мой брат не вернулся.
***
- Все кончено.
- Нет, ничего не кончено.
- Это любовь?
***
- Все, чего я хочу, - это твоя любовь.
***
- Что ты ответишь на мою любовь?
- Любовь недолговечна.
***
- Я был королем!
- Не здесь! Посмотри вокруг! Думаешь, это безумие - твой путь к трону?
- Не делай этого.
- Вернись домой.
***
- Я вернусь за тобой.

@темы: Фантворчество, Том Хиддлстон, Генрих V, The Hollow Crown, Видео

---

[Laurelin S.]

Самая ПЕРВАЯ пьеса Шекспира, «Генрих VI» начинается со сцены похорон Генриха V и восторженного панегирика в его честь. То есть свою серьезную литературную деятельность Шекспир начал с воспевания нашего Генриха. И это глубоко символично.

...England ne'er lost a king of so much worth.

...England ne'er had a king until his time.
Показать полностью..
Virtue he had, deserving to command:
His brandish'd sword did blind men with his beams:
His arms spread wider than a dragon's wings;
His sparking eyes, replete with wrathful fire,
More dazzled and drove back his enemies
Than mid-day sun fierce bent against their faces.
What should I say? his deeds exceed all speech:
He ne'er lift up his hand but conquered...

...He was a king bless'd of the King of kings.

Мне нечего добавить. Кроме того, что мне незачем тебя оплакивать. Лишь радоваться твоей жизни - вечной. Тебе снова - 35. С Днем Рожденья, Генри!

@темы: Генрих V

---

[Laurelin S.]

Если здесь еще остались люди, которые умеют составлять интересные заявки, может, поможете с сюжетом? Очень хочется что-то написать про Гарри-подростка, да вот что-то никаких идей в голову не приходит!

@темы: Fanfiction

---

«The Hollow Crown». Часть II. Глава 10.

[1986-2004]

Название: «The Hollow Crown»
Часть II.
Глава 10.
Автор: 1986-2004
Бета: Рицу-рё, *Morgo*
Фандом: к/ф «Snow white and the Huntsman», т/ф «The Hollow Crown»
Персонажи: Эрик/Генрих
Рейтинг: NC-17
Жанр: Crossover, Angst, Romance
Саммари: Однажды, беглец и скиталец по миру Эрик, убегая от судьбы, спасет от лесных разбойников мальчишку. И эта встреча становится судьбоносной для них обоих.
Предупреждения: Slash, OOC, OC, AU (сугубо личные мысли автора на темы, как исторической действительности, так и действительности, созданной телеканалом ВВС; образы и характеры героев, а также их поступки остаются на усмотрение автора), ненормативная лексика
Состояние: в процессе
Размещение: только с разрешения автора
Дисклеймер: отказываюсь.
От автора: «Свобода – это семь метров и еще чуть-чуть» (с)

Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9

- Лиззи! Лиззи, ты меня слышишь! Я тут под окном… Лиззи!..
Крики подвыпившего завсегдатая местного бара разносились по всей улице уже не меньше четверти часа. Эрик перевернулся на другой бок и попытался абстрагироваться от настойчивого призыва пропойцы, обращенного к даме своего сердца – получилось плохо.
- Лиззи! Я же тебе все… - мужчина, неустойчиво держась на ногах, уткнулся лицом в собственную ладонь и словно ею оттерся. – Я же тебе всю душу!..
- Иди проспись! – донесся грубый женский голос. – Иди, падаль собачья! Что тебя черт принес, а?!
- Пошла в пизду, старая калоша! – покачнувшись на месте, огрызнулся мужик. – Лиззи!
- Да гнать его в шею! – посоветовал робкий мужской голос.
- Сам пшел прочь, козлиный хуй!
- Да что ж это творится! – охнул «робкий».
- Лиззи! – снова заорал мужик.
Эрик спрятал голову под подушку, но и это не помогло. Его сосед по комнате, поднявшись с кровати, подошел и высунулся из окна:
- Мудло позорное! – заорал парень, с которым последние два дня Эрик стоял в дозоре, когда хозяин приказывал заночевать на местности. – Эй, педрила! Неси свой зад откель пришел!
- Ты, молокосос, - с угрозой обратился к нему ночной герой-любовник. – Да ты только выйди!.. – он громко икнул. - Выйди! Я тебе… Тебе…
- Лиззи! – раздался визгливый женский голос. – Да выйди ты уже к нему, сил нет!
Но ответа, или же какого-то действия, не последовало не только от Лиззи, но и от всех остальных недовольных. Эрик прикинул сколько ему осталось спать, и что сегодня днем граф Дорсет вновь устроит марш-бросок по утопающей в грязи и болотах местности, и поднялся с постели.
- Вот говнюк, - обернувшись на звук откидываемого одеяла, посетовал на орущего пьянчугу напарник. – Эй, ты куда?!
Эрик покинул комнату и, не спеша, спустился на первый этаж к выходу из разбуженного постоялого двора.
- Лиззи! – вновь заорал мужик. – Я же не просто так!.. Я же… - И он выставил перед собой руку, в которой держал еще не распечатанную бутылку хорошего хереса.
Один бог ведал где он его достал, но, видимо гордясь своим столь ценным приобретением, решил, что дама сердца отдастся ему, стоит только показать ей принесенное сокровище.
Все это волновало Эрика меньше всего. Он сразу отметил, что пойло недешевое, а мужик беден, и оттого, в присутствие таких же голодранцев как и он сам - зол и нагл. Разговаривать с таким было бесполезно, драться тем более. Одним ударом промеж глаз Эрик вырубил мешающего ему мужика. И подхватив выпавшую у того из рук бутылку, развернулся и так же молча пошел в сторону дома.
На пороге он всучил трофей в руки закутанной в платок и замершей в изумлении хозяйки постоялого двора и поднялся к себе в комнату.
Вокруг сделалось задумчиво и тихо.

Томас Бьюфорт, носящий среди осведомленных людей пока еще официально не озвученный титул графа Дорсета, являлся человеком легкого нрава и хитрого, подвижного ума. Был он чуть моложе самого Эрика. Очень редко проявлял склонность к высокомерию по отношению к тем, кто стоял ниже его по званию или же положению. Не знай его достаточно хорошо, Эрик сказал бы, что Томас вообще славный парень. Но за полгода службы, Эрик твердо усвоил всего один урок, но зато такой, который позволил ему выжить и дослужиться до личной охраны так называемого «адмирала северных и западных морей» - с Томасом Бьюфортом всегда надо держать ухо востро.
Для политика он был слишком прямолинейным в речах и суждениях, и в то же время, обладал способностью не лезть на рожон, что было большой редкостью. А так же с точностью до последнего слуха мог знать, когда и куда надо отступить, чтобы не быть пойманным. Эрик слышал, что он единокровный брат короля и родной дядя принца Уэльского, которому в последние несколько лет и помогал заправлять страной. Поговаривали, принц очень ценил таланты дяди и всячески продвигал его. Именно молодой наследник возвел Томаса в звание адмирала, а затем, без ведома отца, назначил Бьюфорта канцлером, хотя эту должность, по милости Болигброка, занимал архиепископ Арундел. Но ни для кого не было секретом, что с церковью у юного монарха отношения складывались напряженные. Что конечно играло на руку предприимчивому дядюшке.
Платил Бьюфорт хорошо. Эрику хватило и на собственную лошадь, которую он приобрел в те времена, когда их отряд еще не успел покинуть Виндзор, и на хорошую одежду, при взгляде на которую сразу можно было понять, что он больше не оборванец, и даже не мастеровой. У него было собственное оружие, а карманы не знали счета деньгам. Почему Томас так благосклонен к своему слуге, Эрик не спрашивал. Он вообще с той памятной встречи с братьями Бьюфортами не задавал вопросов.

- Вот оно значит как!
Мало кто мог похвастаться тем, что сумел подойти к Эрику со спины и остался незамеченным. Томас Бьюфорт теперь мог.
За богато одетым молодым мужчиной просеменил, уперев взгляд в пол, невысокий мужичок в епископском одеянии. И если первый откровенно рассматривал Эрика со всех сторон, то служитель церкви старался смотреть исподтишка, в те минуты, когда Эрик не обращал на него внимания.
- Вот это да! – не переставал чему-то удивляться посетитель, нарезая круги вокруг Эрика, а затем неожиданно представился: - Томас. Томас Бьюфорт.
Было в его поведении, в жестах, в том, как он говорил – бросая слова словно вызов, во всем его облике было что-то смутно знакомое, даже, можно сказать, родное. Но переживший за последние несколько недель не одно эмоциональное потрясение Эрик не хотел вспоминать, у кого еще он мог видеть этот озорной взгляд и широкую улыбку.
- Как я понимаю, Эрик?
Эрик утвердительно кивнул. Одно ему стало ясно: никто не собирался его убивать или же прятать в тюрьме. На него пришли посмотреть, как смотрят товар на прилавках рынка. Молодой мужчина, цокая языком от удовольствия, все кивал своему спутнику:
- Вы только посмотрите, любезный брат! Взгляните!
- Может быть хочешь выпить? – обратился он к Эрику. – Да? Славно, славно! – и он, откупорив стоящую на столе бутылку, подал ее. – Пей так, пей! У нас тут, видишь ли, небольшие неудобства… Ты же понимаешь?
То, куда после расставания с Белой привела его охрана, сложно было назвать тюрьмой. Тем не менее это были явно не покои английского монарха и даже не постоялый двор. Помещений в Виндзорском замке было предостаточно, и в какой-то момент Эрик запутался в том, куда его доставляет отряд. Одно он знал точно: темница вряд ли будет располагаться выше первого этажа, а значит его не арестовывали, и скорее всего держат где-то вроде комнаты для прислуги.
Скудный свет не доставал до краев импровизированной камеры. Зато он все-таки давал рассмотреть бедность обстановки - грубо сделанную деревянную мебель в виде одиноко стоящего в центре стола и пары стульев. В стену была вмурована пустовавшая полка. Зато кто-то заранее позаботился о том, чтобы принести бутылку хересу и миску с похлебкой. Когда Эрик выпил, Томас предложил ему поесть, а затем и вообще заговорил о вещах совсем невероятных. Эрик молча ел и слушал о том, что он никто иной, как политический преступник и что он, конечно – тут Томас сделал ударение – может покинуть пределы Англии, но в таком случае никто не гарантирует ему сохранность жизни. И лишь тогда, когда посетитель упомянул возможность спокойного существования в пределах британского королевства, лишь тогда его болтовня заинтересовала Эрика по-настоящему.
- Ты же понимаешь, что когда Ее Величество вернется с сообщением, что ты, в лице нашего государства, нашел себе политическое убежище, многие попытаются тебя найти? – присев за стол напротив пленника, с улыбкой на устах вещал Томас. – И стоит тебе в каком угодно из направлений переступить за порог Англии, как любой жаждущий получит возможность до тебя добраться. А мы же оба понимаем, к каким последствиям это может привести.
Эрик понимал. Он скорее откусил бы себе язык, чем причинил бы вред своей королеве и своему государству. Но говорливый посетитель был прав: случай, когда Эрика поймали бы враги его родины рано или поздно, а настал бы. Как настал тот час, когда им пришлось свидеться с Белой.
- Чего вы хотите?
- Я? – удивился Томас. – О, ты думаешь, что все это моя затея? – и он рассмеялся. – Смею заверить, нет. Но в одном ты прав, я действительно хочу кое-что предложить.
И когда понял, что Эрик не собирается ничего спрашивать, продолжил:
- Работа, друг мой Эрик.
- Какой мне прок на тебя работать?
- Буду откровенен. - Томас широко и открыто улыбнулся. – Ты хочешь спокойствия и безопасности.
Эрик никак не отреагировал на его слова.
- А все это достигается только при том условии, что ты будешь как все, - продолжил Бьюфорт. – Понимаешь? Затеряться в толпе, раствориться. Все это я могу тебе гарантировать. Кто станет искать иголку в стоге сена? Кто будет искать безызвестного охранника средь многочисленной армии? Мне всегда нужны такие люди, которые не склонны болтать языком и исправно выполняют работу. Пойдешь ко мне – попадешь в структуру. А в структуре все по правилам. Будешь подчиняться - будешь как все. А толпа - она и есть толпа. Понимаешь, о чем я?
Все то время, что они с молодым Бьюфортом разговаривали, епископ не сводил с Эрика взгляда, и вскоре Томас это заметил.
- Что, Ваше Преосвященство, хорош экземпляр?
- Неее, - заблеял епископ, подбирая слова.
- Хорош, - не дожидаясь от брата ответа, хлопнул Эрика по плечу Томас. – Знал, плут, кого себе выбирал, - бросил он фразу, от которой даже в скудном свете стало заметно как побледнел Его Преосвященство.
- Томас, не стоит…
- Ну, брат, согласись, - снова присматриваясь к Эрику, наподобие того, как юная девушка присматривается к новому платку, настаивал младший Бьюфорт, - губа у мальчика не дура.
- Томас, ты же понимаешь…
- Все я понимаю, брат, понимаю, - на какую-то долю секунды он сделался серьезным, но потом вновь повеселел, дурашливо улыбнулся и посмотрел на Эрика. – Так какой ответ ты мне дашь?
- У меня есть выбор?
Херес ударил в голову и Эрик неожиданно вспомнил, что почти больше суток ничего не ел. Только что съеденная похлебка не спасла. Комната сделалась маленькой и душной, захотелось на свежий воздух. И чтобы этот нудный процесс над его жизнью наконец-то закончился. Какая разница, где жить, если в любом месте Эрик оставался никем иным, как самим собой? На родине, или же в Англии, мотаться ли по странам, работать ли по найму, или же устроиться на постоянную службу к улыбчивому богачу, так напоминающему – он наконец-то понял – когда-то любимого мальчишку… Генри. Эрик усмехнулся: никак Хэл не шел у него из головы. Был бы пацан сейчас с ним рядом и можно бы было поговорить о каком-то выборе. Но прошло много лет, и где он теперь вряд ли скажет и сама старушка миссис Куикли. Да и найди он Генри сейчас, что с того? Опасно это – тащить в свою жизнь того, кто может из-за тебя пострадать. Кому-кому, а Генри Эрик своей судьбы не желал.
Томас молча ждал. Епископ, сгорбившись и склонив голову, словно боясь, что стоит ему распрямиться в полный рост, как кара Господня тут же падет на него, переводил выжидательный взгляд с одного собеседника на другого. Его маленькие узкие глазки суетливо бегали, осматривая оппонентов, и это придавало Его Преосвященству вид любопытной девчонки, которая ради хорошей сплетни готова в подворотне не раз задрать для вас подол. Себе Эрик пообещал, что лучше свяжется с самим дьяволом, чем хоть раз поимеет дело с этим представителем духовенства. Уж чем привлекают монарха такие как этот, он не знал. Зато ответ на дальнейшую свою жизнь в его голове был уже готов.
- Мне бы выспаться, - Эрик утер рот рукавом рубахи. – И помыться.
- Чудненько, - расплылся в понимающей улыбке Томас.
И так он улыбался каждый раз во время несения Эриком службы, стоило встретиться с ним взглядами.

В комнате пахло травами. Генри замер на пороге, не решаясь войти внутрь. Когда он только шел сюда, казалось, что в этом нет ничего особенного. Виндзорский замок находился во владении его отца, а значит и в его тоже. Здесь Генри имел возможность посещать все, начиная от подвала и заканчивая крышей. Даже если бы ему вздумалось явиться в комнату одного из охранников своего дядюшки.
Эрик жил очень скромно. Видимо, смирившись с мыслью, что у него уже никогда не будет своего угла, он не стал обставлять комнату мебелью. Из всех предметов интерьера в ней и было, что кровать да стол со стулом. В углу сиротливо притулился короб с вещами. И лишь одну единственную роскошь позволил себе Эрик: на маленьком выступе, который и подоконником-то трудно было назвать, ютился горшок, а из него торчали длинные зеленые стебли. Генри знал, что по весне растение зацветет синими и фиолетовым цветами.
Расставленные в несколько рядов, и рассортированные по своим целебным свойствам, на столе стояли скляночки с ароматическими маслами и лекарственными настойками. Генри коснулся некоторых из них кончиками пальцев, но взять в руку не решился. Со стороны могло показаться, что он робел. Но на самом деле, считая себя полноправным хозяином не только замка, но и всего английского государства, Генри испытывал чувства, схожие разве что с неверием или же никак не приходящим осознанием. Человек, о котором он помнил все эти годы, жил у него под боком, в замке, принадлежащем семье Генри, и было вполне реальным встретиться с Эриком лично, прийдя сюда в то время, когда дядюшка Томас, пригоняя свои отряды в Виндзор, давал солдатам и охране передышку. Вместо этого Генри много времени проводил в Лондоне. Он мчался в столицу по первому требованию хворающего отца, по малейшему зову сыновьего долга и оставался там дольше положенного срока. Большую роль в его жизни играл тот факт, что практически все лекари отца сходились на том, что Генриху Болингброку жить осталось не больше года. Все мысли и действия Генри были подчинены этому. В редкие минуты он не вспоминал не только об Эрике, но и о себе самом, с головой погружаясь в проблемы и заботы своего государства. Поэтому за те полгода, что Эрик служил у Томаса Бьюфорда, Генри впервые не то чтобы решился, а скорее вспомнил, что он имеет полное право осмотреть свои владения, в которые входила и комната некогда близкого друга.
Постель была аккуратно убрана и заправлена – так, что сразу становилось понятно - сделавший это человек собирается надолго покинуть дом. Генри обошел кровать и, усевшись на край, непроизвольно повел руками по покрывалу. Грубая, шершавая ткань вызвала уйму воспоминаний, начиная от той постели, на которой они с Эриком спали в своем лондонском доме и заканчивая личными прикосновениями толком ничего не знавших о ласке рук. Генри откинулся на спину и, выпростав руки в разные стороны, прикрыл глаза.
Никто и никогда не трахал Генри так, как это делал Эрик. Когда они встретились, юный принц мог похвастаться таким количеством связей как с женщинами, так и с мужчинами, что кому-нибудь этого списка хватило бы на две жизни. Но не смотря на то, что Генри никогда не считал количество своих любовниц и любовников, а так же вообще не придавал этому своему образу жизни особого значения, все же неосознанно он понимал весь тот опыт, который получил от жизни. И иногда даже гордился им. И вот с таким багажом знаний и умений он все равно попался на ту удочку, когда и самые искусные ласки не идут ни в какое сравнение с одним единственным прикосновением любимого человека. А попавшись, уже не смог избавиться от этого.
Никто и никогда не любил Генри так, как Эрик. А в том, что этот мужчина любит его, принц не сомневался ни на секунду. Эрик любил его тихо и молча, но со всей отдачей, на которую была способна его закрытая для мира душа. Он никогда не говорил о своих чувствах, как собственно и сам Генри никогда не озвучивал того, что он испытывал по отношению к старшему другу. Словно между ними был заключен негласный пакт любить беззвучно, так, чтобы мир не услышал ни одного признания и тем самым не коснулся их союза ни взглядом, ни слухом, ни делом. Никто ничего ни от кого не требовал. Все шло так, как шло – само по себе, уверенно и безукоризненно. И когда в конце 1405 года Эрик внезапно исчез, Генри уяснил для себя одно: другого такого с ним больше не случится и, если беглец не вернется, о любви в своей жизни можно забыть.
С тех пор прошло почти пять лет. Эрик так и не вернулся и даже не попытался разыскать Генри. Ждать было глупо, искать самому бессмысленно. Поэтому Генри повиновался отцу: вернулся в Лондон, согласился взять на себя ответственность за целое государство и через несколько лет стал полноправным властителем Англии – королем без чувств, эмоций и высоких идеалов, к которым в юности питал пристрастие. И если бы не визит Белы, все бы шло как полагается…
Генри повернул голову и уткнулся носом в подушку, вдыхая знакомый запах. За пять лет он так и не смог его забыть – так пахло от волос Эрика. Генри подтянулся вглубь постели и лег набок так, как мог бы лежать рядом с кем-то. Ладонь все еще оглаживала покрывало, то просто легонько касаясь его, то собирая и сжимая в кулак. Генри поерзал и перевернулся на спину. Впервые за много лет контроль, установленный над собственными чувствами, дал слабину и все воспоминания обрушились на Генри. Единственные мысли, которые настойчиво лезли в голову – мысли о сексе. Очередная картинка оказывалась слаще предыдущей. Генри распустил завязки штанов и привычным движением положил руку себе на член. Возбуждение, подстрекаемое чужим желанным запахом, все росло и Генри, попытавшись лежа на спине выгнуться так, чтобы вновь уткнуться носом в подушку, принялся надрачивать себе. Вскоре, чтобы громко не стонать, ему пришлось закусить губу.
За окном сгущались сумерки. Виндзорский замок, погружаясь во мрак, замер в тишине. Даже привычного для окрестности лая собак не было слышно. Сквозь пелену возбуждения Генри подумал, что он – единственное живое существо во всех огромных помещениях монаршей резиденции. И он надеялся, что так оно и есть. Много кто отдал бы половину своей жизни, чтобы хоть раз увидеть принца Уэльского, будущего британского монаха, таким вот растрепанным, с копной взмокших и облепивших лицо кудрей, постанывающего и ласкающего самого себя. Эрик видел не раз. Эрик был причиной всего этого. Заветной и тайной, непостижимой и любимой.
От того, что он елозил, штаны съехали ниже, собравшись на бедрах. Быстро и бесхитростно водя по члену рукой, Генри выгибался на кровати, иногда все же не в силах сдержать тихого стона. Не только постель, но и вся комната пропахла Эриком. Вся она напоминала Генри о том, когда этот запах был не только кругом, но еще и на нем, на его теле. От этой мыли так нестерпимо захотелось уже наконец-то кончить. Вдавив самого себя в постель - чтобы хоть в чем-то и как-то почувствовать прикосновение к раздразненному и чувствительному, тоскующему по любимым рукам и ласкам телу - все же перевернувшись на бок и уткнувшись взмокшим лбом в подушку, взвыть, стиснув от обиды и бессилия зубы.

@темы: Фантворчество, Fanfiction

---

«The Hollow Crown». Часть II. Глава 9.

[1986-2004]

Название: «The Hollow Crown»
Часть II.
Глава 9.
Автор: 1986-2004
Бета: Рицу-рё, rei g
Гамма: *Morgo*
Фандом: к/ф «Snow white and the Huntsman», т/ф «The Hollow Crown»
Персонажи: Эрик/Генрих
Рейтинг: NC-17
Жанр: Crossover, Angst, Romance
Саммари: Однажды, беглец и скиталец по миру Эрик, убегая от судьбы, спасет от лесных разбойников мальчишку. И эта встреча становится судьбоносной для них обоих.
Предупреждения: Slash, OOC, OC, AU (сугубо личные мысли автора на темы, как исторической действительности, так и действительности, созданной телеканалом ВВС; образы и характеры героев, а также их поступки остаются на усмотрение автора), ненормативная лексика
Состояние: в процессе
Размещение: только с разрешения автора
Дисклеймер: отказываюсь.
От автора: «Свобода – это семь метров и еще чуть-чуть» (с)

Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8

Их путь лежал через Лондон. И по дороге в столицу матушки Англии, королева приказала остановиться в Виндзоре – привилегированном городке, процветающем под покровительством монаршей семьи.
Эрик, чья свобода перемещения была ограничена комнатой на постоялом дворе и личной охраной королевы, рассматривал Виндзор из окна. Толпа, что протекала по маленьким улочками утопавшего в зелени города, не была похожа на ту, что он видел в своих путешествиях по стране. Многие населенные пункты так и не оправились от нашествия, как ее называли люди, «черной смерти» - чумы, прокатившейся в начале века по многим странам, в том числе и по Англии. Последующая за ней холера доделала славное дело, и, за все время своих странствий, Эрик не видел ни одного города, в котором бы не витали отголоски страшных болезней. Виндзор был не такой. В свое время и до него добрались руки жадной смерти, но британская монархия развернула в нем активное строительство и торговлю, и после того, как горе отпустило Виндзор, в него стало стекаться огромное количество народа. Поэтому местные жители не были столь измучены и изнурены, как их соотечественники. Они безбоязненно перемещались по городу, и если кто-то из них все же опасался торговать, то, благодаря проложенному торговому пути, это было не столь заметно. Они были приветливее и менее подозрительны, чем те, кто еще верил – стоит поздороваться с чужаком и, возможно, уже завтра вся твоя семья окажется в могиле.
Из окна был виден возвышавшийся на холме Виндзорский замок. Каменная кладка стен, обхватывающая со всех сторон покои британской монархии, пыталась скрыться в плотном кольце свежеразбитого парка. Холм словно показывал это величественное сооружение миру, говоря: «Любуйтесь, эта красота и неприступность – заслуга вашей страны и вашего короля. Да здравствует король!»
Тем временем до Эрика докатывалась молва, что Генрих Болингброк уже не первый год хворал и его старший сын, принц Уэльский, почти что единолично заправлял государством. Ходили слухи о том, что на руководящие посты, которые раньше занимали приближенные короля, наследник посадил своих людей – Генри Бьюфорта и графа Дорсета. Люди много чего болтали, но порядки в Англии хоть понемногу, а все же начали меняться под официально не озвученную новую власть. Что думал обо всем этом Болингброк, никто не знал. Доверял ли он сыну или же все, что творил юный монарх, просто не доходило до его ушей, оставалось тайной. А между тем принцу Уэльскому исполнялось двадцать три года – возраст, в котором и без дядей-помощников можно было заправлять страной. Приблизительно столько же лет должно было быть Генри… Его Генри.
С момента их последней встречи, когда Эрик, решив не подвергать мальчишку риску, ушел из своего лондонского дома, прошло более четырех лет. За это время жизнь помотала Эрика так, как может мотать только она одна.
Покинуть пределы Англии ему не удалось. Собираясь отправиться на север, Эрик не смог предугадать все трудности своего пути. Так нигде больше и не найдя постоянного дома, он путешествовал от деревни к деревне, стараясь избегать крупных городов, и оказывался в каком-нибудь торговом пункте лишь по крайней необходимости. Мысли о том, что за ним идет охота, а так же обо всем том, что могла повлечь его поимка, не давали Эрику спать спокойно. Случалось так, что и посреди ночи он поднимался с постели, брал свои вещи и уходил куда глаза глядят. И лишь под утро понимал, что такая жизнь – не выход. Порой ему хотелось вернуться с повинной в родное королевство, упасть в ноги к женщине, которая когда-то чуть было не стала его женой, и будь что будет. Но Эрик слишком хорошо знал, что последует за всем этим. Любящая женщина простит, королевство потребует исполнения обязанностей, и потянутся один за другим долгие и однообразные дни, когда тебя самого уже не существует, есть только долг и правила с порядками. А ты, несмотря на то, что носишь высокий титул, всего лишь пешка, подневольный человек, не имеющий права распоряжаться собственной жизнью по своему усмотрению. Уж, кто-кто, а Эрик знал, испытал на собственной шкуре это рабское бремя. И больше так не хотел, никогда. Поэтому, считал он, если и возвращаться, то только в кандалах и как преступник: преступника на трон не посадят, беглеца королева не простит… Не имеет права простить.
Бывали моменты, когда он думал, что заразился и в скором времени чума отправит его к проотцам, но каждый раз тревога оказывалась ложная, и Эрик был вынужден жить. Жить и работать кем предложат, там, где есть место, и с теми, с кем сводила его судьба. Он брался за все подряд: было ли это плотницким делом или же его просили выносить ночные горшки. С ним случались и тюрьма, и бандитские разборки, и времена, когда работы не было и он голодал, не смея и думать о том, чтобы пойти побираться. В такие периоды мысли о его лондонском доме поддерживали в Эрике силы. Он вспоминал наполненные утренним светом спокойные и даже ленивые пробуждения, когда за стеной уже проснувшийся Генри что-то писал, затем тихо перечитывал написанное вслух, или же возился со стряпней в отведенном под кухню углу. Заночевав где-нибудь в лесу, по промозглой погоде, в своих мыслях Эрик видел себя там, в ставшем уже таким далеким времени, рядом с Генри, в окружении людей, которые относились к нему, как к доброму знакомому. Это была обычная жизнь, тихая и никому, кроме самого Эрика, не нужная. Судьбы мира, которые полагается решать королю, не отягощали плечи и не обременяли ум. Это была свобода, о которой он всегда мечтал и которой наверняка уже не суждено было воплотиться в реальность.

- Ну, здравствуй, - она заговорила первая.
За те семь лет, что он ее не видел, и так маленькая и белокожая Бела приняла совсем болезненный вид, словно это не Эрик все эти годы голодал, болел и скитался по стране. Но на месте обычной, ничем непримечательной девчушки, какой он ее когда-то встретил, сейчас перед ним стояла истинная королева. Это не скрывали ни дорожное платье, ни отсутствие знаков рода на одежде, ни даже тот факт, что она сама, лично за ним приехала. Она все еще употребляла простое, совсем не то, что бытовало при королевском дворе, обращение. Но это единственное в ней, что напоминало Эрику о том времени, когда они с Белой были друзьями, а не монархом и беглым преступником. Тогда в ее государстве были темные времена незаконного правителя, а сама Бела жила под замком, на правах последней служанки. Целому государству грозило исчезновение, целому народу жилось хуже, чем в историях про грешный ад. Тогда Эрик помог и поддержал свою будущую королеву, помог вернуть утерянный престол… С тех пор прошло много лет.
- Ваше Величество, - Эрик поклонился.
- Оставьте нас, - попросила она слуг.
- Но, мадам… - возразил один из сопровождающих Белу.
Он был одет богаче, чем прочие слуги и явно находился в звании или же имел титул.
- Граф, - обратилась к нему Бела. - Я сказала, оставьте, - голос ее прозвучал чуть жестче, и третий раз повторять уже не пришлось.
- Плохо выглядишь, - присев на закрепленную к стене лавку, она стала медленно стягивать перчатки.
Он молчал. Когда-нибудь этой встрече суждено было случиться. То, что так просто его не оставят, Эрик понял еще тогда, когда не успел покинуть пределы своего государства. Королева недолго ждала того, что он одумается и вернется, и уже через несколько дней после его ухода, издала указ о поимке неверного придворного. Именно тогда, в надежде затеряться, Эрику пришлось бежать в другую страну. Но даже оказавшись в Англии и на какое-то время окунувшись в спокойную жизнь, он понимал, что наступит тот момент, когда за содеянное придется ответить. И вот этот день настал.
Можно было попытаться сбежать. Пришедших с Белой людей оказалось недостаточно, чтобы беспроблемно вернуть Эрика на родину. Попытка потребовала бы больших усилий, и, возможно, не обошлось бы без жертв. Но за столько лет Эрик так вымотался и устал, что тюрьма или же смерть казались лучшим выходом, чем дальнейшее существование в постоянном страхе быть пойманным.
- Так ничего мне и не скажешь? – она с наигранным интересом рассматривала свои руки, лишь изредка кидая на него взгляд.
- Мне нечего сказать вам, Ваше Величество.
- Неужели, - она улыбнулась одними губами. – Неужели я настолько тебе неприятна, что ты даже говорить со мной не желаешь?
- Нет, - он вскинулся, словно она дала ему пощечину.
- Нет?
Он понурил голову, уставившись себе под ноги. Вести подобного рода разговоры Эрик не умел.
Что говорить, когда судьба свела тебя с прошлой жизнью? О том, что при встрече с тем, что минуло, ареста и тюрьмы не избежать, ты знаешь точно. Ты к этому готов. Но, о чем и как разговаривать с женщиной, которая когда-то сама призналась тебе в любви и ждала взаимности, и которой ты отказал, а сейчас она сидит перед тобой, на постоялом дворе богом забытого пригорода, и ждет?.. Ждала ли Бела того, что он раскается и вернется? Или же, что бросится ее обвинять и его придется вести домой в кандалах? Когда твоя жизнь ничто иное, как постоянная борьба за выживание, забываешь, что мысли могут быть не только о куске хлеба насущного.
Постоялый двор, не подозревавший о том, особа каких кровей находится под его кровом, жил своей устоявшейся жизнью: кричал голосами петухов с улицы, скрипел половицами под тяжестью поступи хозяйской прислуги, шелестел ветром за почти что выбитым окном в той комнате, где люди королевы наконец-то настигли и схватили изменника государства. Мир вокруг не остановился и не перевернулся с ног на голову. А слова так и не шли на ум, вынуждая Эрика молчать под выжидательным взглядом королевы.
«Только бы не заплакала», - взмолился Эрик.
И, словно услышав его мысли, Бела заговорила:
- Не беспокойся, рыдать не стану, - она переложила перчатки из руки в руку. – Я так давно тебя не видела, и так привыкла к тому, что ты теперь враг, что мысленно похоронила тебя. И уже давно оплакала. Теперь же, - перчатки были отложены в сторону, - я хочу лишь доставить твое тело туда, где ему и полагается быть. Не более.
- Я тебе не принадлежу, - слова сами слетели с языка. – Ни тебе, ни твоему государству.
- Если бы решение данного вопроса было лишь в моей власти, - она старалась говорить как можно спокойней, - тебя никто не стал бы удерживать.
- Так отпусти.
- Не могу, - прикрыв глаза, она покачала головой. – Не могу, и ты об этом знаешь.
- Зачем я тебе? – он сделал шаг в ее сторону и Бела заметно напряглась, будто Эрик собирался причинить ей вред. - Скажи, что я умер. Объяви о моей смерти, - он медленно подошел и, присев перед ней на корточки, коснулся ее руки. – Если я и так для тебя мертв, пускай я стану мертвым для всех.
Она опустила на него взгляд, и тут же закусила губу, слово опасаясь, что может позволить себе расплакаться.
- Ты так постарел, - она протянула руку и дотронулась до его плохо выбритой щеки.
- А ты совсем не изменилась.
Происходящее не укладывалось в голове. Эта женщина, когда-то друг и соратник в борьбе за свободу их родного королевства, все еще любит его. Любит так, что была готова много лет искать его по миру, тратить на это не только силы своих людей, но и свои собственные. Любит до того, что не может оставить Эрика жить, жить без нее, и согласна на его смерть, лишь бы не знать, что он где-то существует, что человек, который воплотил для нее не только самое лучшее и светлое чувство, но и окунув ее во тьму собственной души, ходит по одной с ней земле, и она ничего не может с этим поделать. Эрик не хотел этого знать, но стоило ему заглянуть в глаза своей королеве, как все стало ясно.
- Я тебя не предавал.
- Я знаю.
- Я всего лишь хочу свободы.
Она высвободила свою руку из его руки и, в привычной для себя манере приложив пальцы к губам, отвернулась, чтобы не видеть его лица.
- Скажи мне, чем я ей помешала?.. Твоей свободе?
- Ты – ничем.
- Тогда почему?..
- Но ты – королева, - перебил он ее. – И ты бы не пошла за мной, не бросила бы престол.
- Не бросила, - тихо подтвердила Бела.
Она все-таки заплакала. Хотя и старалась сдержать слезы, они предательски катились по щекам.
- Но кто бы бросил? – она резко поднялась с лавки и Эрик, отклонившись назад, чуть было не упал спиной на пол. – Ты? Ты не король, - Бэла покачала головой. – А я обязана быть той и там, где мое место, с теми, с кем определила мне быть судьба.
- Если бы ты захотела…
- И что? – она повернулась к нему, так и не найдя в своем кошеле платка. – Брось я престол, уйди с тобой, и кто бы сел на мое место? Кому я должна была доверить целую страну? Свой народ!
- Но ты не единственная, кто мог править. Принц Уильям…
- Уильям, - не замечая собственные слезы, она ухмыльнулась. – Уильям хороший друг и ответственный человек, но у него полно своих забот. Каждый из нас берет в этой жизни ответственность за что-то. Я взвалила на себя бремя своего народа. И я не отрекусь от престола ради собственного счастья. Оно того не стоит. Не стоят жизни тысячи людей одного моего желания.
- Ты решаешь за всех.
- А ты думал, быть монархом – это жить в роскоши и принимать решения только лишь в отношении того, что ты собираешься съесть на завтрак?
Эрик не ответил. Вместо этого он подошел к кровати, на которой небольшим ворохом лежали его вещи – королевская охрана, схватив преступника, первым делом принялась перерывать пожитки в поисках оружия.
- Что ты делаешь?
- Собираю вещи, - Эрик откопал мешок и начал, не глядя, пихать в него развороченную охраной одежду.
- Предупреждаю, если ты собрался бежать, то это бесполезно.
- Путь до дома неблизкий. Мне понадобятся вещи.
- И тебя не надо будет тащить силком?
Эрик мотнул головой, мол, нет, не надо. Еще какое-то время Бела молча стояла с ним рядом. Пока набивался вещевой мешок, она не смотрела на Эрика, уперев взгляд в пол и перебирая в руках перчатки. Слез на ее щеках больше не было. И лишь чуть покрасневшие глаза говорили о том, что Бела плакала.
Когда Эрик начал переодеваться женщина отошла к окну и отвернулась. Стянутая через голову рабочая рубаха полетела в угол, минуя мешок – в кучу притаившегося там мусора. Больше она не пригодится – вряд ли находясь под арестом ему дадут работать. От этого жеста Бела вздрогнула, словно брошенный предмет одежды ее коснулся. Не оборачиваясь к Эрику, она проследила взглядом за тем, куда упала теперь уже бесхозная тряпка. Рубаха была грязная, посеревшая от длительности ее ношения и залатанная во многих местах. На глаза Белы вновь начали наворачиваться слезы, но заплакать еще раз королева себе не позволила.
Когда вещи были собраны, она хлопнула в ладоши и в ту же секунду в комнату вошла охрана.
- Готов? – обратилась она к Эрику.
Мешок, казавшийся раньше таким легким, сейчас оттягивал плечи. В голове не укладывалось, что все происходящее не сон, не фантазия.
Граф подал Беле плащ, держа его на согнутом локте.
Наблюдая за тем, как этот высокородный мужчина ждет, пока королева повяжет узел у своей шеи, Эрик почувствовал себя не только предателем и изменником, но и самым последним человеком на этом свете. Каждый из королевской охраны без раздумий отдал бы за Белу свою жизнь. И каждый из них многое бы пожертвовал за то, чтобы назвать ее не только своей королевой, но и женой. Эрик видел с какой преданностью и обожанием эти люди смотрят на нее. И в их кругу он мог быть только грязью, только тем, кто предал великие идеалы и ту, ради которой стоит не только жить, но и умирать.
Бела вышла молча и за все время проделанного пути ни разу не заговорила с Эриком. Ему казалось, что она зла на него или же уязвлена после состоявшегося разговора, но лишь тогда, когда королева отдала приказ остановится вблизи летней резиденции английской монаршей семьи… Лишь тогда Эрик задумался о том, что у Белы могут быть свои, гораздо более веские причины для молчания. Насколько он мог знать географию английского королевства, для того, чтобы попасть на родину, их маленькому отряду не требовалось проезжать Виндзор.

Отряд, человек в десять, бодрым шагом приближался к постоялому двору. Эрик первым увидел его из окна своей импровизированной тюрьмы и не удивился, когда на первом этаже здания поднялся шум, перекрываемый кудахтаньем нервной и вечно чем-то испуганной хозяйки. Через пару минут дверь без предупреждения распахнулась и в комнату вошел невысокий коренастый мужчина. На вид ему было не больше тридцати, а на лице навсегда застыла печать благородного происхождения.
«Из рыцарей, небось», - смекнул Эрик.
- Тебе придется пройти с нами, - бесцеремонно заявил вошедший.
- А если я откажусь?
«Рыцарь» оглянулся себе за спину, давая понять, что у Эрика нет возможности противостоять пришедшим с ним ребятам и оценивающе уставился на оппонента.
- Я тут тоже не один, - поняв взгляд противника, заявил Эрик.
- Когда тебя это останавливало от ухода? – в сложившейся обстановке ее голос прозвучал до того чужеродно, что сперва Эрику показалось, что он слышит его исключительно в своей голове.
Бела прошла в комнату и остановилась недалеко от «рыцаря».
- Собирайся, - жестко приказала она. – Ты идешь с ними.
На ней было новое, богато украшенное одеяние. Золотые нити, извиваясь змеями, скользили по всей поверхности платья. Открытую шею отягощала подвеска, по своей массивности больше походившая на ярмо, чем на украшение. У края дорожного плаща виднелись знаки королевского рода. Вошедшая вслед за всеми хозяйка двора, увидев Белу, охнула и буквально в полуобморочном состоянии опустилась в поклон.
- Собирайся, - повторила Бела. – Это приказ.
- Позволь… Позвольте мне поговорить с вами наедине.
Рыцарь, изумленно выгнув бровь, воззрился на королеву. Бела сделала быстрый и резкий жест рукой, после чего комната в миг опустела. За дверью и этажом ниже сделалось так тихо, что Эрик долго не решался заговорить – казалось, что даже у стен выросли уши.
- Не делай этого, - в конце концов попросил он.
Но Бела промолчала. За прошедшую ночь ее словно не стало – той, которую Эрик знал все эти годы. Добрая девчушка, из тех, что верят в сказки, окончательно стала взрослой королевой, и не стала слушать речи беглого слуги так, как могла бы слушать речи друга.
- Я готов понести наказание, - он быстро подошел к ней, но коснуться не решился. – Я вернусь. Вернусь и приму все, что ты скажешь. Даже, - голос его не дрогнул, - смерть.
- Смерть, - она двинулась в сторону и, обогнув Эрика, отошла от него на несколько шагов. – Смертная казнь – та мера наказания, которая применяется в нашем государстве по отношению к изменникам. И ты прав, вернувшись домой, ты будешь обязан ее принять. Но это не мое решение.
Ее лица он не видел. Бела стояла к нему спиной, расправив плечи, с горделивой осанкой. Она больше ничего не теребила в руках и, казалось, вся ее сущность застыла, обратившись в лед.
- Если ты не дала мне свободы, - он попытался еще раз, - дай мне возможность искупить вину.
- Нет, - она медленно покачала головой.
- Меня здесь ничего не держит. Я все потерял…
Плечи ее задрожали и Эрик испугался, что она плачет, но стоило ему коснуться ее плеча, как женщина, резко обернувшись, зло и весело посмотрела ему в лицо. Этот взгляд больно резанул по сердцу далеким и ушедшим в прошлое воспоминанием. Минуло столько лет, а он все еще помнил ухмылку, подобную этой. Так всегда улыбался Генри, когда был чем-то раздосадован или взбешен.
- Тебя всегда тянет к тем, с кем ты не в состоянии остаться рядом, - произнесла Бела, не сводя с него выразительного взгляда.
- Поэтому давай прекратим это сейчас, – предложил Эрик.
- У тебя ничего не осталось?
- Ничего.
- И никого нет?
- Нет.
- Врешь! - она попятилась назад.
- Ваше Величество! – дверь приоткрылась. – С вами все в порядке?
Бела перевела взгляд на дверь и уже сделала шаг в ее направлении, как Эрик схватил ее за руку, удерживая.
- Ты этого не сделаешь.
- Отпусти.
- По здешним законам я ни в чем невиновен. Ты не можешь меня простить… Я больше не хочу с этим жить, понимаешь?
- Граф! – позвала она и тут же в комнату ворвались все – и охрана самой королевы, и рыцарь с горсткой своих воинов и даже хозяйка с двумя лопоухими подмастерьями с ее двора.
- Уведите, - коротко приказала Бела «рыцарю».
- Следуй за мной, - тот кивнул Эрику на дверь.
Меньше минуты ушло на то, чтобы, собрав вещи, очутиться на самом пороге, под взглядами десятка сторонних, не понимающих, что здесь происходит людей.
- Ты оставишь меня здесь? – Эрик обернулся к Беле. – Оставишь меня просто жить?
- Нет, - поджав губы, она еле заметно улыбнулась. – Ты не будешь просто жить. Не будешь, - покачала она головой. – Не со мной, так с ним, но ты расплатишься за свою обожаемую свободу.
Отвечать было бесполезно. Что имела ввиду Бела, так и осталось загадкой. Эрик, которого жизнь била в разы страшнее, чем сейчас, просто поправил мешок за плечами и вышел следом за «рыцарем».
- Не думай, - бросила она ему вслед, - нет таких королей, которые ради любви откажутся от трона. Нет!

Когда он ушел, Бела, закусив губу и затравленно оглядываясь, короткими шагами заметалась по комнате.
- Ваше Величество, - обратился к ней граф.
- Оставьте, - попросила она, сдерживая слезы. – Уйдите. Оставьте меня одну! Вон! – замахала она руками. - Пойдите прочь!
И оставшись одна, она безвольно опустилась на пол и зарыдала.

@темы: Фантворчество, Fanfiction